- Доброе утро, Персиковый Пирожок! - обратился он к моей улыбающейся маме. К отцу, с пальцедробительным рукопожатием:
- Дождь для тебя достаточно силен, Буревестник? - и ко мне, стиснув мне плечи и ухмыльнувшись в лицо, в результате чего свет отразился от его переднего серебряного зуба. - Входи смелее, Необъезженный Конь!
- Слышал, как доктор Лизандер назвал меня? - спросил я у отца, когда мы очутились внутри церкви. - Необъезженный Конь! - получение нового имени всегда бывало знаменательным событием.
В храме все было окутано парами, хотя крутились все вентиляторы на потолках. Перед всеми сидели Сестры Гласс, дуэтом играя на пианино и на органе. Они вполне могли послужить иллюстрацией к слову "загадочный". Будучи близнецами, но не двойняшками, эти две старые девы были похожи как отражение в странном зеркале. Они обе были длинными и костлявыми, Соня с копной русых, чуть беловатых волос, а Катарина с копной волос белых, с русоватым оттенком. Обе носили громоздкие очки в черных роговых оправах. Соня прекрасно играла на пианино, но совершенно не умела играть на органе, тогда как Катарина наоборот. В зависимости от того, кого вы об этом спрашивали, сестрам Гласс которые, казалось, постоянно были друг с другом в ссоре и ворчали одна на другую, но жили при этом, как ни странно, вместе в похожем на имбирный пряник доме на Шэнтак-стрит - было пятьдесят пять, шестьдесят или шестьдесят пять лет. Странность их дополнялась к тому же еще и гардеробом: Соня носила только голубое, во всех его оттенках, тогда как Катарина была рабыней всего зеленого. Что порождало неизбежное. Соню среди нас, детей, звали мисс Гласс Голубая, ну а как называли Катарину.., думаю, вы догадались. Однако, странно это или нет, играли они на своих инструментах на удивление слаженно.
Церковные скамьи почти все были заполнены людьми. Помещение напоминало теплицу, в которой расцвели экзотические шляпы и наряды. Другие люди тоже искали себе места, и один из распорядителей церемонии, мистер Хорэйс Кейлор, с седыми усами и постоянно подмигивающим левым глазом, вызывавшим мурашки по коже, когда он смотрел на вас, подошел к началу прохода, чтобы помочь нам с местами.
- Том! Сюда! Боже мой, да ты что, слепой?
В целом мире был только один человек, который мог во время церковного песнопения завопить как американский лось.
Он встал со своего места, размахивая руками поверх моря шляп. Я почувствовал, как моя мама съежилась, а папа обнял ее рукой, словно бы удерживая от падения со стыда. Дедушка Джейберд часто выкидывал какие-нибудь номера, о которых отец, думая, что я его не слышу, говорил: "Показывает всем свою задницу". Сегодняшний день не был исключением.
- Мы тут заняли вам места! - продолжал голосить дедушка, и из-за его крика сестры Гласс сбились, одна взяла диез, а другая бемоль. - Идите сюда, пока тут не расселся какой-нибудь наглец!
В том же ряду сидели Гранд Остин и Нана Элис. Гранд Остин надел по поводу праздника костюм из легкой полосатой ткани, который выглядел так, словно от дождя разбух и увеличился вдвое; его морщинистая шея была стянута ослепительно белым накрахмаленным воротничком и голубым галстуком-бабочкой, редкие седые волосы были зачесаны назад, а глаза полны смущения от того, что он, сидя на скамье, вынужден был выставлять в проход свою деревянную ногу. Он сидел рядом с дедушкой Джейбердом, что отягощало его волнение и страдание: они прекрасно гармонировали друг с другом как грязь и бисквиты. Нана Элис, как обычно, выглядела олицетворением счастья. На ней была шляпка, украшенная сверху на полях маленькими белыми цветочками, перчатки ее тоже были белого цвета, а платье похоже на глянцевую зелень под морем солнечного света. Ее милое овальное лицо сияло в улыбке; она сидела рядом с бабушкой Сарой, и они подходили друг к другу как маргаритки в одном букете. Как раз в эту минуту бабушка Сара тянула дедушку Джейберда за полы его пиджака от того же самого черного костюма, который он носил и в солнечные дни, и в непогоду, на Пасху и на похоронах, пытаясь усадить его обратно на место и прекратить размахивания руками, которые в церкви выглядели более чем неприлично. Он просил людей в одном с ним ряду сдвинуться поплотнее друг к другу, а потом вновь закричал на всю церковь:
- Здесь хватит места и еще на двоих!
- Сядь, Джей! Сядь немедленно! - она была вынуждена ущипнуть его за костлявую задницу, и тогда он свирепо взглянул на нее и уселся на свое место.
Мои родители и я протиснулись туда. Гранд Остин сказал, обращаясь к папе:
- Рад видеть тебя, Том. - Потом последовало крепкое рукопожатие. - Да, правда видеть-то я тебя и не могу. - Его очки запотели, и он снял их и начал протирать стекла носовым платком. - Однако, скажу тебе, народу тут собралось, как не было еще ни в одну Пас...
- Да, это местечко напоминает по густоте толпы публичный дом в день выдачи зарплаты, а, Том? - прервал его дедушка Джейберд, и бабушка Сара так сильно пихнула его локтем под ребра, что зубы у него клацнули.
- Я надеюсь, ты позволишь мне закончить хоть одну фразу, - обратился к нему Гранд Остин, щеки которого постепенно становились пунцовыми. - Пока я сижу здесь, ты не дал мне еще и слова вымол...
- Мальчишка, ты отлично выглядишь! - как ни в чем не бывало опять прервал его дедушка Джейберд и, наклонившись через Гранда Остина, похлопал меня по колену. - Ребекка, надеюсь, ты достаточно кормишь его причитающимся ему мясом, а? Знаешь, растущие парни нуждаются в мясе для своих мускулов!
- Ты что, не слышишь? - спросил его Гранд Остин, кровь теперь пульсировала на его щеках.
- Не слышу что? - переспросил его дедушка Джейберд.
- Прибавь громкость на слуховом аппарате, Джей, - сказала бабушка Сара.
- Что? - переспросил он ее.
- Громкость прибавь на аппарате, - закричала она ему, окончательно теряя терпение. - Прибавь громкость!
Пасха предвещала оказаться запоминающейся.