- Э-э-э.., хм.., ну что ты, Оуэн! - пробормотал мистер Доллар. - Зря ты так горячишься. Я и не думал смеяться над тобой, честно.
- Тогда ты либо лжешь мне, либо пытаешься назвать меня лжецом, - отозвался старик и что-то, прозвучавшее в его спокойном голосе, заставило меня похолодеть от страха.
- Извини, если тебе показалось...
- Да, и кобура, и кольт, и пояс по-прежнему со мной, - продолжал мистер Каткоут. - Я сохранил их в память о прошлых временах. Теперь ты понял меня, Пэрри?
Мистер Каткоут наклонился ближе. Парикмахер попытался улыбнуться, но его губы сумели сложиться только в жалкую гримасу.
- Можешь звать меня Оуэном или мистером Каткоутом. Можешь обращаться ко мне просто "Эй, ты" или "Ты, старик". Но никогда, никогда, понял, не смей называть меня так, как меня звали тогда, когда я был стрелком Ни сегодня, ни завтра, ни в любой другой день, никогда. Ты понимаешь меня, Пэрри? Отвечай мне, потому что я задал тебе вопрос.
- Оуэн, я никогда не называл тебя...
- Ты хорошо расслышал вопрос, Пэрри? - повторил мистер Каткоут.
- Да. Да, я хорошо расслышал вопрос. Очень хорошо, - кивнул мистер Доллар. - Как скажешь, Оуэн. Как хочешь, так я и буду тебя называть. Я со всем согласен.
- Со всем соглашаться не нужно. Только с тем, что я тебе сказал.
- Все, хорошо. Нет проблем, Оуэн.
Мистер Каткоут еще несколько секунд смотрел в глаза парикмахеру, словно выискивая там отблеск правды. Потом вздохнул и проговорил:
- Мне пора, - и, повернувшись, двинулся к выходу из парикмахерской.
- А как же шашки, Оуэн? - подал голос Джазист. - Мы еще не доиграли.
Мистер Каткоут остановился.
- На сегодня с меня хватит игр, - ответил он, потом толкнул дверь и вышел на улицу в июньскую жару. Пока дверь не закрылась, в парикмахерскую волнами накатывал жар.
Поднявшись с места, я подошел к двери и долго смотрел вслед мистеру Каткоуту, который неторопливо, засунув руки в карманы, удалялся по Мерчантс-стрит.
- Ну и что вы на это скажете? - повернулся к нам мистер Доллар. - С чего это он так взбесился? Я ничего такого не сказал!
- Он знает, что ты не поверил ни единому его слову, - объяснил Джазист и принялся собирать шашки в коробку и складывать доску.
- Так это правда или нет? - спросил отец, поднимаясь из парикмахерского кресла. Волосы вокруг его ушей были аккуратно подстрижены, а шея покраснела от поработавшей над ней в подушке пены бритвы.
- Конечно, он заливает! - фыркнул мистер Доллар. - Оуэн спятил, это всем известно! Он уже несколько лет как мелет всякую чушь!
- Так значит, все, что он рассказал, просто выдумка? - спросил я, не сводя глаз с мистера Каткоута, шагавшего по тротуару.
- Выдумка, выдумка. Он все выдумал с начала до конца.
- Откуда у вас такая уверенность? - спросил отец.
- Перестань, Том! Что стрелку с Дикого Запада делать в Зефире? И потом, не думаешь ли ты, что случай, когда мальчишка спас жизнь самому Вьятту Эрпу в О'Кей Коррал, мог не попасть в книжки по истории? Так вот, я пошел в библиотеку и внимательно просмотрел там разные книжки. В них нет ни слова о том, что какой-то мальчишка спас жизнь Вьятту Эрпу, а кроме того, в книгах я не нашел ни одного стрелка по прозвищу Кат Леденец.
Сильными движениями щетки мистер Доллар раздраженно смахнул со спинки кресла остатки волос.
- Твоя очередь, Кори. Иди садись.
Отворачиваясь от окна, я заметил, как мистер Каткоут махнул кому-то рукой. По другой стороне Мерчантс-стрит навстречу мистеру Каткоуту непринужденно шел Верной Такстер, как обычно, в чем мать родила, шел с очень целеустремленным видом, словно торопился куда-то, но улучил момент помахать мистеру Каткоуту.
Двое безумцев разминулись и пошли дальше, каждый своей дорогой.
Мне было не смешно. Мне не давал покоя вопрос: что заставило мистера Каткоута поверить, что когда-то он был стрелком, точно так же, как и то, что заставило Вернона Такстера верить в то, что у него в его прогулке нагишом есть цель.
Я подошел к креслу и уселся. Закутав мою шею полотенцем и заколов его английской булавкой, мистер Доллар несколько раз расчесал мои волосы гребешком. Отец уже сидел в кресле для посетителей и читал "Иллюстрированные спортивные страницы".
- Немного снимем сверху и подровняем по бокам? - спросил меня мистер Доллар.
- Да, сэр, - ответил я. - Это будет в самый раз. Ножницы запели свою визгливую отрывистую песнь, и маленькие мертвые кусочки меня посыпались на пол.
Глава 3
Мальчик и мяч
Когда мы с отцом вернулись домой, он уже стоял у нашего крыльца.
Прямо перед крыльцом, сам по себе, опираясь на специальную выдвижную подножку.
Новенький велосипед.
- Господи, - прошептал я, торопливо выбираясь из нашего пикапа. Ничего больше я вымолвить не мог. К, крыльцу я шел словно в трансе, потом, протянув руку, прикоснулся к нему.
Велосипед мне не снился. Он был самый что ни на есть настоящий, и он был прекрасен. За моей спиной оценивающе присвистнул отец.
- Вот это да, потрясающий велосипед, верно, Кори?
- Да, сэр.
Я все еще не мог поверить своему счастью. Передо мной было то, о чем я в глубине души так давно мечтал, с незапамятных времен. Теперь это принадлежало одному мне, и потому я чувствовал себя королем мира Позже, много лет спустя, я говорил себе, что на всем белом свете я не видел женских губ краснее и ярче, чем подаренный мне велосипед. Ни одна иноземная спортивная машина с колесами и мягко урчащим мотором не таила в себе столько мощи и скрытой жажды скорости, как мой велосипед. Никакой хром не блестел с такой чистотой, подобной серебристой луне в летнюю ночь. У велосипеда была большая круглая фара и гудок с резиновой грушей, а рама его выглядела такой же сильной и несгибаемой, как мускулы Геракла. Вместе с тем велосипед казался рожденным для скорости; его руль плавно изгибался назад, будто приглашая отведать напор ветра, черная резина его педалей не знала других подошв, кроме моих. Отец погладил пальцами фару, потом приподнял велосипед одной рукой.
- Господи, да он почти ничего не весит! - восхищенно проговорил отец. Легче металла я в жизни не видывал.
Когда он осторожно поставил велосипед на место, тот пружинисто замер на своей подножке, похожий на послушное, но еще не до конца укрощенное животное.
Через секунду я уже сидел в седле. Поначалу мне пришлось приспосабливаться, потому что из-за переднего наклона руля и сиденья мне все время казалось, что я вот-вот потеряю равновесие и упаду. Голова выдавалась вперед почти над передним колесом велосипеда, спина была прямой и напряженной и могла поспорить в стойкости с рамой велосипеда. В моем распоряжении оказалась машина, которая, если я не проявлю вовремя внимания, с легкостью могла выйти из повиновения; во всем этом было нечто, что одновременно и пугало меня, и приводило в восторг.