Рассматривая снимки похорон президента Кеннеди - траурные лошади без всадников, маленький сын президента, отдающий честь, длинные ряды людей, выстроившихся вдоль улицы, по которой ехал траурный кортеж с гробом президента, - я с ужасом открыл для себя поразительную и пугающую вещь. На всех этих фотографиях я видел крывшиеся по сторонам, у самых границ, широкие и ползучие пятна тьмы. Черные тени висели в углах; тьма протягивала свои щупальца к мужчинам в костюмах и рыдающим женщинам, заполняла собой промежутки между машинами и стенами зданий и длинными пальцами копалась в складках и неровностях лужаек. Темнота нависала над головами людей, собиралась вокруг их ног, подобно лужам строительного вара. На всех фотографиях тьма напоминала живое существо, нечто, растущее и зреющее среди людей, будто вирус, стремящийся завоевать новые пространства и вырваться за пределы газетного снимка.
На следующей странице журнала я увидел фотографию человека, охваченного пламенем. Мужчина восточного вида с бритой головой спокойно сидел, скрестив ноги, на тротуаре, как будто не обращая внимания на пламя, бушевавшее вокруг него подобно распахнутому ветром плащу. Его глаза были умиротворенно закрыты, и, хотя огонь уже завладевал его лицом, выражение его было совершенно спокойным, как у моего отца, слушавшего Роя Орбисона по радио. В статье под фотографией говорилось, что этот снимок был сделан в городе под названием Сайгон, а азиат этот был монахом и он сжег себя сам, просто облился бензином, уселся на мостовую и чиркнул спичкой.
Кроме того, в журнале была и третья ужасная страница, фото на которой я не могу забыть до сих пор. Это была церковь после пожара; часть витражей в окнах была выбита, а часть закопчена, пожарные тянули из дверей свои шланги. На переднем плане стояло несколько негров, но лицам их было видно, как они потрясены происшедшим. На деревьях вокруг церкви не было листвы, хотя в подписи сверилось, что пожар случился пятнадцатого сентября 1963-го, иными словами - в конце лета. Кроме того, там было сказано, что эта баптистская церковь находилась на 16-й стрит в городе Бирмингеме и пожар там начался после взрыва бомбы с часовым механизмом. Это случилось как раз во время занятий воскресной школы, и в результате взрыва погибли четыре девочки. Бомба была подложена неизвестными террористами.
Я поднял голову и посмотрел вдоль нашей родной удины. Я посмотрел на зеленые холмы и голубое небо и на далекие крыши Братона. Рибель у моих ног коротко заскулил в своем собачьем сне.
Я не знал, что такое настоящая ненависть, до тех пор, пока не прочитал, что на свете есть люди, которые запросто могут принести в церковь бомбу и взорвать ее как раз во время занятия воскресной школы, да так ловко, чтобы для нескольких маленьких девочек это воскресенье стало последним.
Я очень плохо себя чувствовал. Разболелась голова, которая после кулаков Гочи иногда кружилась. Поднявшись в свою комнату, я упал на кровать и уснул, окруженный чудовищами.
В Зефире стояло начало лета. Мы просыпались утром в туманной духоте, и хотя к полудню солнце разгоняло туман, воздух все равно оставался влажным, и даже от прогулки к почтовому ящику и обратно рубашка противно липла к телу Ровно в полдень мир, казалось, останавливал свое вращение, и тогда замирало все; даже птицы неохотно перелетали с ветки на ветку в душной парной синеве. Ближе к вечеру с северо-востока приплывали мелкие облака с пурпурной изнанкой, но иногда обходилось и без этого. Вид медленно катившихся по небосклону облачков вводил в полное оцепенение: можно было часами сидеть на крыльце или террасе в кресле-качалке со стаканом лимонада с одного бока и радиоприемником, настроенным на бейсбол, - с другого и спокойно глядеть в небо. Под вечер иногда слышались раскаты отдаленной грозы, а в небе загорались зарницы и даже блестели зигзаги молний, от которых трещало в эфире. Мог даже накрапывать дож дик или ударить минут на десять ливень, но по боль шей части облака просто пролетали над нашими головами, забавляя слух утробным ворчанием грома без всяких последствий в виде хотя бы капли дождя. В сумерках, когда жара наконец немного спадала, в кустах начинали свой концерт мириады цикад и в воздух поднимались жуки-светляки. Светляки, мерцая, летали между деревьями или висели на ветвях, словно рождественские елочные гирлянды, не слишком уместные в середине июля. Мало-помалу на небо высыпали звезды и наступала очередь луны, серпом или полной. Если карта ложилась удачно, я иногда мог уговорить родителей разрешить мне посидеть подольше, этак до одиннадцати. Тогда я оставался во дворе и смотрел, как один за другим гаснут огоньки Зефира. Как только исчезал последний огонек в последнем окошке, звезды начинали сиять особенно ярко, словно понимая возложенную на них ответственность. Я смотрел в самое сердце Вселенной и видел, как кружится звездный водоворот. Дул легкий ветерок, несший с собой сладкие запахи земли и леса, где-то во тьме тихо шелестели невидимые деревья. В такое время было трудно не верить в то, что мир устроен вовсе не так идеально и точно, как ранчо Каретника в "Бонанзе", и что не в каждом доме живет семья из "Моих троих сыновей". Лично я от души желал, чтобы мир был именно таким, но не так давно я собственными глазами видел фотографии с растущими пятнами тьмы, человека, объятого пламенем, и церковь, внутри которой взорвалась бомба; и потому я твердо знал, какова на самом деле истина.