Видимо, госпожа де Сент-Эрмьер поделилась новостью с какой-нибудь приятельницей, а та еще через кого-то довела ее до сведения аббата.
— Здравствуйте, мадемуазель,— сказал он, поравнявшись со мной,— я слышал, вы выходите замуж за барона де Серкура; позвольте же выразить почтение моей тетушке.
Я покраснела, как будто была в чем-то виновата перед ним.
— Не знаю, кто вас об этом уведомил,— ответила я,— но вас не обманули. Могу лишь сказать, что, приняв предложение господина де Серкура, я еще не знала, что вы приходитесь ему племянником; мне и в голову не пришло бы скрыть от вас свою помолвку, если бы сам барон не требовал сохранить ее в тайне. Он не хотел огласки; я искренне сожалею, что вы лишаетесь наследства, я вовсе не собиралась отнимать его у вас; но войдите в мое положение. Как вам известно, у меня ничего нет, и если бы я отказала барону, моя мать, которая только и мечтает избавиться от обузы, никогда не простила бы мне этого.
— Раз мне суждено потерять наследство,— сказал он с натянутой улыбкой,— я предпочитаю, чтобы оно досталось вам, а не какой-нибудь другой.
Господин Вийо тоже был в саду; он подошел к нам и поклонился аббату, прервав таким образом нашу беседу. Аббат побыл еще с четверть часа и ушел, сохраняя спокойствие, в коем я почувствовала неискренность. Что-то коварное было в его лице, когда он прощался, так мне, по крайней мере, показалось, и вы увидите, что предчувствие меня не обмануло.
Он продолжал наведываться к нам на ферму, и даже чаще обычного; барон заметил это и спросил, чем вызваны столь усердные визиты.
— Не знаю,— отвечала я,— просто он живет по соседству и проходит мимо нашего дома каждый раз, когда направляется к госпоже де Сент-Эрмьер; с некоторых пор его визиты к ней участились.
Так оно и было в действительности.
Я забыла сказать вам, что этот племянник, поздравив меня в тот раз со скорым замужеством, больше о нем не упоминал и просил никому не говорить, что он в курсе дела; я ему обещала это и ничего не сказала о его просьбе ни барону, ни госпоже де Сент-Эрмьер.
Следует также заметить, что, в то время когда мы с госпожой де Сент-Эрмьер были как бы в ссоре, аббат, беседуя со мной, не выражал особого восхищения ее благочестием: не то чтобы он прямо высказался на этот счет, но я пришла к такому заключению, судя по некоторым его улыбкам, движению бровей, манере обходить молчанием мои горячие похвалы ее набожности, хотя я отнюдь не скрывала, что не одобряю причин ее внезапного охлаждения ко мне.
Как бы то ни было, аббат, спокойствие которого в тот день показалось мне неискренним, отправился к госпоже де Сент-Эрмьер, обедал у нее и вел себя так необычно, говорил ей такие странные вещи, что на другой день она поделилась со мной своим недоумением. «Поверите ли, сударыня,— говорил он ей,— духовное поприще было для меня особенно тяжелым из-за непреоборимого влечения к одной даме. Но теперь, когда в моем увлечении уже нет ничего предосудительного, я счастлив, что могу предложить ей мое сердце и руку».
Говоря это, он так пристально смотрел на меня, что я опустила глаза. Что все это значит? И о чем он думает? Если бы у меня возникло желание вновь вступить в брак, от чего боже меня упаси, я, конечно, выбрала бы человека постарше. Должно быть, я его не так поняла.
Не помню уж, что я ответила госпоже де Сент-Эрмьер, но господин аббат, явно чересчур молодой, чтобы стать ее мужем, был, однако, достаточно взрослым, чтобы понравиться ей.
— Не говорите ему ничего о нашем разговоре,— предупредила она меня,— может быть, мне не следовало принимать все это слишком всерьез.
К сожалению, как показали дальнейшие события, она уже успела принять это слишком всерьез.
Между тем пришел ответ от моей матери; она давала свое полное согласие на мой брак, о чем любезно извещала барона. Второе, не менее любезное письмо, в котором несколько строк предназначалось мне, получила госпожа де Сент-Эрмьер. Начались весьма поспешные приготовления к свадьбе, но тут я неожиданно захворала. Это была длительная и тяжелая болезнь, от которой я не могла оправиться более двух месяцев.
Во время моей болезни аббат выказывал непомерную тревогу за меня: дня не проходило, чтобы он не навестил меня сам или не прислал справиться о моем состоянии. Дяде своему он признался, что, освободившись от обета, был бы не прочь жениться, если бы нашлась подходящая невеста, и барон заподозрил даже, что племянник имеет виды на меня. Он прямо задал мне этот вопрос.
— Нет,— сказала я своему жениху,— ваш племянник никогда ни о чем подобном со мной не заговаривал. Если он обо мне заботится, то лишь потому, что уважает меня и питает ко мне дружеские чувства.
Я действительно так думала и ничего другого не подозревала.
Наконец я поправилась. Ожидавшее меня супружество было делом рассудка, оно не слишком радовало меня; однако мой унылый вид объясняли как следствие болезни, и был уже назначен день нашего бракосочетания. Но об этом позаботился барон де Серкур, все время торопивший со свадьбой, а не госпожа де Сент-Эрмьер.
Меня удивляло, что со времени моего выздоровления она перестала меня уговаривать и побуждать к этому браку, как раньше. Напротив мне теперь казалось, что она скорее склонна одобрять мои колебания.
— Вы задумываетесь, я вижу,— сказала она мне как- то, во время одного из утренних посещений,— признаюсь, мне жаль вас.
Накануне свадьбы она пригласила меня провести у нес целый день и остаться ночевать.
— Послушайте меня,— сказала она под вечер,— вы еще можете отступить, пока не поздно. Будьте откровенны. Если вам очень тягостен этот брак, откажитесь от него. Я берусь оправдать вас в глазах маркизы, об этом не беспокойтесь, но не приносите себя в жертву. Что касается барона, с ним поговорит его племянник.
— Разве аббат посвящен в мои колебания? — спросила я.
— Да,— ответила она,— он сам мне об этом сказал; ему все известно, не знаю откуда.
— Увы, сударыня,— сказала я.— Я последовала вашему совету: теперь поздно отступать; моя матушка не слишком горячо меня любит и не простит мне такого разочарования; да и зашли мы уже слишком далеко. Я не могу нарушить данное слово.
— Тогда не о чём больше и говорить,— сказала она скорее огорченным, чем сочувственным тоном.
Появился аббат.
— Говорят, у вас сегодня к ужину гости, сударыня? Дядя тоже приглашен? Ничего пока не изменилось?
— Нет,— ответила она,— все остается по-прежнему. Кстати, госпожа де Кларвиль (это была их общая с бароном приятельница) обещала отужинать с нами; боюсь, не запамятовала ли она, надо бы написать ей записку, чтобы напомнить о ее обещании. Мадемуазель,— добавила она, обращаясь ко мне,— у меня со вчерашнего дня болит рука, даже трудно держать перо; не откажите в любезности написать письмо под мою диктовку.
— Охотно,— ответила я,— диктуйте.
— Всего несколько слов; напишите: «Напоминаю, что жду вас сегодня вечером, не забудьте же».
Я спросила, не хочет ли она подписаться.
— Нет,— ответила она,— надобности нет, она сама поймет, от кого письмо.
Она тут же взяла бумажку у меня из рук.
— Позвоните, сударь,— сказала она аббату,— надо скорее отослать записку. Впрочем, постойте, ведь вы не ужинаете сегодня с нами, это неудобно, я даже считаю, что вам следует удалиться раньше, чем придет барон; будьте добры, по дороге завезите сами записку госпоже де Кларвиль, сделаете небольшой крюк.
— Извольте, сударыня,— ответил он с готовностью,— ваше поручение будет исполнено.
Он встал и ушел. Не успел он выйти, как явился барон с каким-то своим другом. Мы сели ужинать довольно поздно. Госпожа де Кларвиль, которой я вовсе не знала, так и не пришла. Госпожа де Сент-Эрмьер даже не вспомнила о ней. Когда мы встали из-за стола, пробило одиннадцать.
— Мадемуазель,— обратилась ко мне хозяйка дома,— вы еще не совсем здоровы; время позднее, а завтра в пять часов утра вы должны быть в церкви; вам пора лечь.
Я без возражений попрощалась со всем обществом, а также с господином де Серкуром, который взял мою руку поднес ее к губам, но не поцеловал.