Наконец, его мать, которую я все еще держала в своих объятиях, поднялась с колен. Я обняла господина Дюрсана-старшего, который что-то бессвязно говорил, принимался благодарить меня и, не закончив одной фразы, начинал другую.
Я взглянула на сына. Стало быть, он приходится мне родственником, и я могла бы совершенно естественно выразить ему свою дружбу так же, как его отцу; но я не решалась. Этот родственник был не совсем обыкновенный, и родственная нежность была бы с ним неуместна. Между нами протянулись такие нити, которые мешали мне чувствовать себя совсем свободно; он, видимо, испытывал такое же чувство.
Но почему все-таки я должна быть с ним сдержаннее, чем с другими? Что могут подумать? Я взяла себя в руки и обняла его с волнением, которое он разделял.
— Прежде всего я хотела бы знать, что я должна делать? — обратилась я к господину и госпоже Дюрсан.— Тетушка очень любит меня, и вы можете смело полагаться на эти ее добрые чувства ко мне, а я сделаю все, чтобы повлиять на нее в вашу пользу. Повторяю еще раз, завещание не в счет. И я объявлю об этом тетушке по первому вашему знаку. Прежде чем вам представиться ей, надо принять кое-какие меры,— сказала я, обращаясь к Дюрсану-отцу.
— Как вы считаете,— спросила дама, приятельница тетушки,— не нужно ли мне сперва поговорить с ней? Следовало бы подготовить ее к тому, что ее сын здесь?
— Нет,— сказала я, подумав,— в этом вопросе она непреклонна. Боюсь, так мы не добьемся успеха.
— Увы, мадемуазель,— сказал Дюрсан-старший,— неужели матушка не простит умирающего? Я уже давно потерял здоровье, не для себя я прошу ее о милосердии, а для жены и сына, коих я оставляю в крайней нужде.
— Не говорите о нужде,— ответила я,— изгоните из головы даже мысль об этом, вы меня обижаете. Я вам сказала и повторяю еще раз: мне не нужно то, что принадлежит вам, я заявлю о своем отказе, с этой минуты ваша судьба уже не зависит от примирения с матерью; конечно, мы будем всеми силами стремиться к этому, если только после моего отказа она не составит новое завещание в пользу кого-нибудь другого, что маловероятно. Но мне пришла в голову одна мысль. Вашей матери нужна горничная; без хорошей, преданной горничной ей не обойтись. Она потеряла недавно свою камеристку, вы, вероятно, ее помните: ее звали Лефевр. Воспользуемся этим обстоятельством и постараемся устроить к ней госпожу Дюрсан, вашу супругу. Вы, сударыня,— обратилась я к приятельнице тетушки,— дадите вашу рекомендацию, поручитесь за ее порядочность и смело расскажете о всех ее достоинствах, как принято в подобных случаях. Ваша протеже располагает к себе, мягкое и приятное выражение лица говорит в ее пользу, а ее поведение подтвердит справедливость ваших похвал. Это лучший способ для достижения нашей цели. Я уверена, что госпожа Дюрсан-младшая завоюет сердце моей тетушки. Да, я уверена, что тетушка ее полюбит и будет благодарна вам. Может быть, в первый же день, довольная тем, что она нашла нечто лучшее, чем потеряла, она сама облегчит нам следующий шаг, и мы сможем признаться в своей маленькой и, в сущности, невинной хитрости; это смягчит ее сердце и сломит сопротивление. Ничего нет постыдного в том, чтобы прислуживать разгневанной свекрови, которая не знает вас, если это делается только для того, чтобы успокоить ее гнев.
Мои доводы всех убедили, не было конца изъявлениям радости и благодарности; в моем предложении, по их словам, столько смелости, благожелательности и желания помочь, что им не хватает слов, чтобы выразить мне свои чувства.
— Завтра же утром,— заявила тетушкина приятельница,— я поведу госпожу Дюрсан-младшую к ее свекрови: кстати, она только что опять спрашивала, не знаю ли я какую-нибудь разумную и порядочную особу, которая могла бы заменить покойную Лефевр. Я даже обещала ей поискать, и я вас нанимаю,— сказала она, со смехом обращаясь к госпоже Дюрсан.
Та была в восторге от моей выдумки и тут же заявила, что уже считает себя горничной госпожи Дюрсан-старшей.
В это время далеко, в аллее, мы услышали голоса слуг; мы подумали, что тетушка встревожилась за меня и послала людей узнать, где я пропадаю; опасаясь, что они заметят незнакомых посетителей, мы решили расстаться. План действий был принят, оставалось привести его в исполнение, смотря по обстоятельствам. Главное, начать и в дальнейшем совещаться каждый день.
Мы с госпожой Дорфренвиль (так звали даму, приведшую меня в рощу) пошли в одну сторону, а Дюрсан с женой и сыном направились через лесок в дальний конец аллеи, чтобы дождаться там кареты этой дамы и вместе с ней поехать в ее замок; она приютила их, как своих давних друзей, разоренных неудачной тяжбой, которых якобы пригласила провести у нее несколько месяцев.
— Как долго ты провожала госпожу Дорфренвиль! — сказала мне тетушка, когда я вернулась.
— Да, было еще не поздно,— ответила я,— и ей захотелось погулять в роще.
Тетушка этим удовлетворилась.
В десять часов утра на следующий день госпожа Дорфренвиль была уже в нашем замке. Я вошла вместе с ней к госпоже Дюрсан.
— Ну, наконец у вас будет горничная,— начала она без лишних слов,— и горничная первоклассная. Я сама охотно взяла бы ее вместо своей, и надо вас любить так, как люблю вас я, чтобы уступить такую слугу вам. Это очень расторопная, умелая, преданная и честная женщина — все эти качества можно прочесть на ее лице. Лучшей горничной, пожалуй, не найти. Вчера, вернувшись домой, я застала ее у себя; она живет в двадцати лье отсюда.
— А у кого она раньше служила? — спросила тетушка. — Почему хозяйка отпустила такую замечательную служанку? Или эта дама умерла?
— Вы угадали,— сказала госпожа Дорфренвиль, предвидевшая вопрос и не считавшая для себя предосудительным дать правдоподобное объяснение.— Она уволилась из этого дома после смерти своей госпожи. Госпожа была очень ею довольна, часто ее хвалила; камеристка прожила у нее пятнадцать или шестнадцать лет. Кроме того, я знаю, кто она, знаю ее семью; очень порядочные люди; словом, я за нее ручаюсь. Она пришла ко мне с намерением остаться, говорит, не хотела наниматься к другим, пока не переговорит со мною; но я, в общем, довольна своей горничной, а вы нуждаетесь в верном человеке — и я решила уступить ее вам, а вернее, подарить, потому что это действительно хороший подарок.
Эта чувствительная история возымела свое действие на госпожу Дюрсан: иначе невозможно было излечить ее от отвращения ко всяким услугам, кроме тех, которых — увы! — ее лишила судьба.
— Когда же вы ее пришлете, сударыня? — спросила она.
— А сию минуту,— ответила госпожа Дорфренвиль,— идти недалеко: я оставила ее на террасе у вас в саду. Как она ни хороша, а не следует хвалить прислугу в лицо. Я знаю ей цену лучше, чем она сама, и пусть так оно и будет, а то она зазнается; от этого она лучше не станет,— добавила дама, смеясь,— напротив, может стать только хуже. Итак, вы предупреждены, теперь прикажите кому-нибудь из ваших людей позвать ее.
— Нет, нет,— вмешалась я,— я пойду за ней сама.
И я вышла, чтобы привести госпожу Дюрсан-младшую.
Я понимала, что она волнуется и что для начала необходимо ее подбодрить.
— Пойдемте, сударыня,— сказала я ей,— вас ждет моя тетушка; она принимает вас в ваш дом, думая, что принимает в свой.
— Ах, мадемуазель, я вся дрожу и боюсь показаться ей в таком волнении,— ответила она, и действительно, голос ее дрожал и мог бы произвести на тетушку странное впечатление, если бы я ввела ее сразу.
— Отчего же вы волнуетесь? — старалась я ее успокоить.— Сначала вы увидите добрейшую женщину, которая скоро привяжется к вам и через какие-нибудь две недели будет плакать от нежности, прижимая вас к груди, когда узнает, кем вы ей приходитесь. Не бойтесь ничего, войдите смело, ничего плохого не случится. Госпожа Дорфренвиль вас не выдаст, и мне тоже вы вполне можете довериться.
— О, боже мой, вам, мадемуазель? — воскликнула она.— Право, вы меня даже в краску вогнали! Кому еще в целом мире я могла бы так довериться, как вам? Пойдемте мадемуазель, я следую за вами; весь мой страх рассеялся.
Мы вместе вошли в комнату, которая приводила ее в такой трепет. Однако, несмотря на обретенную уверенность, она поклонилась так застенчиво, что робость ее могла бы показаться чрезмерной; но при ее приветливой и скромной внешности и приятном лице эта застенчивость только красила ее.