Здесь нам помогает лишь метод аналогии. Дело в том, что у ряда кельтских племен существовал строгий запрет на запись сакральных и мифологических текстов. Поэтому мы можем лишь предположить, что у валлийцев и бриттов уже на довольно ранней стадии развития их общества существовала своя мифология и связанные с нею героические сказания. Возможно, в них говорилось о каком-то могучем герое, совершавшем подвиги «повышенной трудности». Р. Ш. Лумис считал возможным сопоставить образ Артура на архетипическом уровне с образами героев некоторых ирландских саг. Но наиболее популярный герой последних, Кухулин, как полагал ученый, сопоставим скорее с Вальванием-Гавейном.[180] Что же касается Артура, то его больше напоминает легендарный король Улада Конхобар. Действительно, он мудр, справедлив, мужествен – совсем как Артур в развитой артуровской традиции. Двор Конхобара в Эмайн-Махе напоминает двор Артура в Камелоте или Городе Легионов. Но вряд ли образ Конхобара мог оказать влияние на создание образа Артура. Гальфрид Монмутский мог просто не знать сюжетов ирландских саг, точно так же, как и авторы, писавшие до него.
Интереснее и продуктивнее другое сопоставление. Некоторые черты Артура напоминают сходные черты валлийского божества Брана. Он могучий гигант, славящийся своей отвагой и силой. Но в сказаниях, с ним связанных, рассказывается, как он страдает от раны, и этот мотив роднит этого героя скорее с персонажем поздней «артурианы» – с увечным королем, хранителем Грааля.[181] Таким образом, и здесь нет предпосылок возникновению интересующего нас мифологического персонажа.
Еще меньше их в наиболее архаических пластах кельтской мифологии, так как мы просто не располагаем никакими мало-мальски достоверными данными. Однако попытки в этом направлении предпринимались. В Артуре видели, например, какое-то аграрное божество или даже отзвуки солярных мифов.[182] Ныне это убедительно опровергнуто Р. Ш. Лумисом.[183]
С большей уверенностью мы можем говорить об Артуре как о племенном вожде, или, точнее, предводителе военных отрядов. В этом качестве он упомянут в достаточно большом числе памятников. Они двух родов. Это записи кельтских мифологических сказаний или произведения, созданные на их основе, и латинские тексты хроникально-исторического и агиографического характера.
Как отважный военачальник упомянут Артур в поэме валлийского барда второй половины VI в. Анейрина «Гододдин».[184] В ней рассказывается о героической гибели одного из северокельтских племен. Артуру – герою поэмы – нет равных по смелости и силе. Если это не поздняя интерполяция, то поэма Анейрина является самым ранним свидетельством реального существования Артура и сложения легенд о нем. Ведь поэма была создана в той среде, в которой не могла не сохраниться память об этом историческом деятеле. Важно отметить, что у Анейрина, как и у некоторых других валлийских поэтов VI–VII вв. Артур упоминается не только как смелый воитель и даже мудрый правитель, но и как предводитель отрядов отчаянных головорезов, в чьем характере известное благородство и честность легко сочетаются с первобытной жестокостью и даже кровожадностью. Таким образом, качества военного предводителя (бесспорно восходящие к чертам племенного вождя или героя) еще долго будут определяющими для этого персонажа.
Для этого были свои основания. Так называемые «темные века» британской истории[185] – это период непрекращающейся изнурительной кровопролитной борьбы со следующими одна за другой волнами англосаксонских вторжений, борьбы, отмеченной отдельными частными успехами и цепью непрерывных поражений. Не приходится удивляться, что она выдвинула и своих героев. А мифопоэтическая традиция, отражавшая самосознание кельтов, нуждалась в таких героях и создавала их.
Так, живший в VI в. монах Гильдас[186] описал в книге «О разорении и завоевании Британии» («De Excidio et conquestu Britanniae») серию успешных операций бриттов, под предводительством некоего Аврелия Амброзия не раз наносивших саксам ощутимые удары. Одна из таких побед – битва на Горе Бадоне, происшедшая, вероятно, около 516 г. В результате этой победы кельты приостановили дальнейшее продвижение саксов, которые долго не могли оправиться от поражения. Вокруг этой битвы, о которой рассказал Гильдас, стали группироваться другие легенды о кельтских победах, что дало толчок возникновению образа Артура как неустрашимого и удачливого вождя. Но вот что интересно: текст Гильдаса настолько туманен и противоречив, что остается неясным, кто был предводителем кельтов в этой битве. Возможно, и не Аврелий Амброзии. Упоминает Гильдас некоего Ursus'a (т. е. медведя), и ученые справедливо предполагают, что здесь зашифровано имя Артура (ведь по-валлийски корень слова «медведь» – Atru или Matu).[187] Лесли Олкок специально останавливается на вопросе, почему Гильдас не называет Артура и кто возглавлял кельтов в битве на Горе Бадоне,[188] и приходит к выводу, что со всей уверенностью ответить на этот вопрос затруднительно. Иной точки зрения придерживается Ж. Маркаль. Проанализировав ряд памятников житийной литературы (т. е. вышедших из клерикальных кругов), созданных незадолго до 1100 г., а именно жития местных святых – Гильдаса (ум. 570), Кадока, Караннога, Падерна, он отмечает, что в их жизнеописаниях Артур неизменно изображается как предводитель полубандитских, полувоенных отрядов, сражавшихся с саксами, но и охотно занимавшихся грабежами и поборами среди местного населения, не очень соблюдая при этом неприкосновенность святых обителей. Видимо, солдатня Артура обобрала не один монастырь. «Монастырская традиция, – пишет Ж. Маркаль, – не делала из Артура «маленького святого», совсем наоборот. Создается впечатление, что все авторы упоминают Артура специально для того, чтобы изобразить его как злобного тирана, как выскочку, грабителя и совершенно бессовестного человека. Во всех этих текстах мы встречаем слова, отражающие ненавистное к нему отношение. Это подтверждает гипотезу о том, что у Артура были натянутые отношения с церковными деятелями его эпохи, что и объясняет молчание Гильдаса и Беды на его счет».[189]
185
См.:
186
См. о нем: