Но это было не самое страшное. Не самое страшное остаться одному. Страшно другое: остаться наедине с собой и быть с собой в разладе, не уметь подчинять себя своей воле, мучиться сомнениями, стараться побороть свою природу и только убивать себя. Гению Микеланджело дана была в спутницы душа, которая постоянно его предавала. Существует мнение, что Микеланджело преследовал злой рок, не позволявший ему завершить ни один из его великих замыслов. Этот злой рок – сам Микеланджело. Ключ к пониманию всех его несчастий, всей трагедии его жизни, – чего никогда не замечали или не осмеливались замечать, – это недостаток воли и слабость характера.
Он был нерешителен в искусстве, нерешителен в политике, нерешителен во всех своих поступках и во всех своих мыслях. Когда требовалось из двух работ, двух замыслов, двух проектов сделать выбор, он всегда колебался. Тому доказательство история памятника Юлию II, фасада церкви Сан-Лоренцо и гробниц Медичи. Он никак не может начать работать, а начав, ничего не доводит до конца. Он и хочет и не хочет. Стоит ему, наконец, решиться, как сразу же начинаются сомнения. В глубокой старости Микеланджело вообще уже ничего не завершал: все ему приедалось. Говорят, Микеланджело вынужден был выполнять прихоти пап и герцогов, и в этом усматривают причину того, что он вечно переходил от одного замысла к другому. Но забывают при этом, что никакой папа не мог бы понудить его, если бы встретил со стороны художника твердый отказ. Однако Микеланджело не решался отказывать.
Он был слаб. Слабость эта порождалась и положительными качествами Микеланджело и робостью его. Он был слаб потому, что его мучила совесть художника: он терзался сомнениями, которые более решительная натура просто бы отмела. По излишней своей добросовестности он считал себя обязанным делать самые несложные работы, с которыми любой подрядчик справился бы лучше его.[25] Ни выполнить своих обязательств, ни пренебречь ими он не умел.[26]
Он был слаб, потому что всего остерегался и страшился. Тот самый человек, которого Юлий II называл «грозным» («terribile»), по свидетельству Вазари, «осторожен», чересчур даже осторожен; тот, «кто наводил страх на всех, даже на пап»,[27] сам всех боялся. Он проявлял слабость в общении с великими мира сего. А между тем никто так не презирал эту слабость в других, как он сам. Микеланджело называл таких людей «вьючными ослами при королях и герцогах».[28] Он не хотел служить папам, но оставался при них и выполнял их желания.[29] Он терпеливо сносил оскорбительные письма от своих покровителей и отвечал униженно.[30] Порой Микеланджело бунтовал, гордо возвышал свой голос, но всегда сдавался. Так ему и не удалось до самой смерти вырваться из-под гнета, не хватило сил для борьбы. Климент VII, который, вопреки установившемуся мнению, все же лучше других пап относился к Микеланджело, знал его слабохарактерность и жалел его.[31]
Полюбив, Микеланджело терял всякое достоинство. Он мог унижаться перед негодяем вроде Фебо ди Поджо,[32] называл «могучим гением» обаятельного, но посредственного художника Томмазо деи Кавальера.[33]
Но тут хоть чувство придает что-то трогательное его слабости. Когда же слабость порождается страхом, она становится прискорбной, чтобы не сказать постыдной. На Микеланджело находили порой приступы панического ужаса. Тогда, гонимый страхом, он бежит из одного конца Италии в другой. Так, он бежит из Флоренции в 1494 г., напуганный рассказом о страшном видении. Вторично он бежит из осажденной Флоренции в 1529 г. – из осажденной Флоренции, которую ему поручено укреплять. Он бежит в Венецию. Еще немного, и он бежал бы во Францию. Опомнившись, он стыдится своего поступка, возвращается в осажденный город и остается на посту до конца осады, искупая тем свою вину. Но когда Флоренция пала и начинаются расправы, как он боится, как трепещет! Он позорно заискивает перед папским проконсулом Валори, только что пославшим на плаху его друга, благородного Баттиста делла Палла, доходит до того, что отрекается от своих друзей, флорентийских изгнанников.[34]
25
Взять хотя бы годы, проведенные в каменоломнях Серавеццы, когда он готовился строить фасад церкви Сан-Лоренцо. –
26
Так было с «Христом», заказанным в 1514 г. для церкви Санта-Мария-сопра-Минерва. В 1518 г. Микеланджело сокрушался, что все еще не приступил к работе: «Меня это страшно мучает… Я кажусь себе вором». Так было с капеллой Пикколомини в Сиенне, на украшение алтаря которой он в 1501 г. заключил договор, обязуясь закончить все статуи в трехгодичный срок. Шестьдесят лет спустя, в 1561 г., он все еще терзался, что не выполнил взятого на себя обязательства! –
27
«Facte paura a ognuno insino a'papi», – писал ему Себастьяно дель Пьомбо 27 октября 1520 г. –
29
Например, в 1534 г. он хотел бежать от папы Павла III, но в конце концов подчинился и взялся на него работать. –
30
В качестве примера можно привести оскорбительное письмо кардинала Джулио Медичи (будущего папы Климента VII) от 2 февраля 1518 г., в котором он высказывает подозрение, что Микеланджело подкуплен каррарцами. Микеланджело проглатывает обиду и пишет, что «ничего иного не желает, как только угодить его преосвященству». –
31
См. его письма и письма, которые Себастьяно дель Пьомбо писал по его указаниям после падения Флоренции. Он беспокоился о состоянии духа и здоровье Микеланджело. В 1531 г. Климент VII пишет даже особое послание, чтобы оградить художника от назойливости людей, злоупотреблявших его любезностью. –
32
Ср. смиренное письмо Микеланджело к Фебо от декабря 1533 г. и ответное письмо Фебо от января 1534 г., в котором чувствуется вымогатель и пошлый человек. –
33
«Если я слишком неискусный кормчий, чтобы плыть по океану Вашего гения, да простит он меня и не презирает, ибо я не могу с ним сравниться. Того, кто совершен во всем, нельзя ни в чем превзойти» (Микеланджело к Томмазо деи Кавальери от 1 января 1533 г.). –
34
«…До сих пор я остерегался разговаривать и общаться с изгнанниками. Впредь я буду еще более осторожен… Я не разговариваю ни с кем, тем более не разговариваю с флорентийцами. Когда с тобой здороваются на улице, учтивость требует отвечать на приветствия, что я и делаю, но прохожу мимо. Если бы мне было известно, «то из этих флорентийцев изгнанники, я не стал бы даже раскланиваться с ними…» (письмо из Рима 1548 г. племяннику Лионардо, сообщавшему, что во Флоренции Микеланджело обвиняют в сношениях с изгнанниками, против которых герцог Козимо II незадолго перед тем издал суровый указ).
Больше того, он отрекся от гостеприимных Строцци, которые приютили его во время болезни:
«…Так же необоснован упрек в том, что на время болезни меня приютили у себя в доме и выходили Строцци; я считал, что нахожусь не у них в доме, а в комнате Луиджи дель Риччо, который был очень ко мне привязан» (Луиджи дель Риччо состоял на службе у Строцци). Однако не подлежит сомнению, что Микеланджело был все же гостем Строцци, а не Риччо, ибо чем как не благодарностью за гостеприимство можно объяснить его подарок Роберто Строцци, которому он за два года перед тем послал своих «Двух рабов», находящихся теперь в Лувре. –