Его гнетет страх. Он смертельно стыдится своего страха. Презирает себя. Заболевает от отвращения к себе. Он хочет умереть, и окружающие боялись, что он умрет.[35]
Но умереть он не может. В нем живет неистребимая жизненная сила, которая наперекор всему каждодневно возрождается, а с нею возрождаются все новые и новые муки. Если бы он мог по крайней мере вырваться из этого заколдованного круга, перестать действовать. Но он знал, что просто жить и не действовать ему не дано. И он действует. Так надо. Действует? Нет, за него действуют бешеные и противоречивые страсти, которые подхватывают его и кружат в ледяном своем вихре, подобно Дантовым грешникам.
Как он, должно быть, страдал!
Горе мне! Горе! Во всей своей прошлой жизни я не нахожу дня, который бы принадлежал мне!
Он с отчаянием взывает к богу:
Если он жаждал смерти, то потому лишь, что видел в ней избавление от гнетущего рабства. С какой завистью говорит он о тех, кто уже умер!
«Вы можете не опасаться больше изменчивости желаний и самого бытия… Бег часов не властен над вами, равно как необходимость и случай… Пишу это и почти завидую».[38]
Умереть! Уйти! Уйти от самого себя, избегнуть слепого произвола обстоятельств! Освободиться от наваждения своего «я»!
Мне слышится этот трагический возглас, когда я вижу скорбное лицо и устремленный на меня тревожный взгляд портрета в музее в Капитолии.[40]
Микеланджело был роста среднего, широк в плечах и мускулист. От работы в Систине он весь скривился, спина прогнулась, живот выпятился, при ходьбе он закидывал назад голову. Таким мы видим его на портрете Франсиско д'Оланда. Он стоит в профиль, одетый во все черное, с наброшенным на плечи плащом, голова повязана, а поверх повязки надета широкополая, закрывающая половину лица, мягкая черная шляпа.[41] Голова у него была круглая, лоб квадратный, изрезанный морщинами, с сильно выраженными надбровными дугами. Черные, довольно редкие волосы слегка курчавились. Небольшие[42] светло-карие глаза, постоянно менявшие цвет, испещренные желтыми и голубыми точками, глядели пристально и печально. Широкий прямой нос с небольшой горбинкой еще в детстве перешиб ему Торриджани.[43] От ноздрей к углам рта шли глубокие складки. Рот тонко очерченный, нижняя губа чуть оттопырена. Жиденькие бакенбарды и раздвоенная негустая бородка фавна длиною в четыре-пять дюймов обрамляли широкоскулое лицо с впалыми щеками. В общем преобладает выражение печали и нерешительности. Поистине лицо времен. Тассо, лицо человека, снедаемого тревогой и сомнениями. Горестный взгляд хватает за душу, молит о сочувствии.
Так воздадим же ему полной мерой ту любовь, которую он искал всю жизнь и в которой ему было отказано. Он испытал величайшие несчастья, какие могут выпасть на долю человека. Он видел свою родину порабощенной. Видел Италию отданной на века иноземным варварам. Видел, как гибла свобода. Видел, как один за другим исчезали все те, кто был ему дорог. Видел, как гасли один за другим светочи искусства.
Он остался последним в сгущавшемся мраке. И на краю могилы, оглядываясь назад, он даже не мог сказать себе в утешение, что совершил все, что должен был, что в силах был совершить. Ему казалось, что он даром прожил жизнь. Напрасно жертвовал всеми радостями. Напрасно все отдал кумиру искусства.[44]
Долгих девяносто лет он надрывался над работой, ни единого дня не отдыхал, ни единого дня не жил по-человечески и, осудив себя на такие муки, все же не осуществил ни одного из своих великих замыслов. Все самые крупные и самые дорогие ему произведения остались незаконченными. По странной прихоти судьбы, этому скульптору[45] удавалось завершать лишь живописные работы, к которым у него никогда не лежало сердце. Из больших работ Микеланджело, с которыми было связано столько горделивых надежд и столько огорчений, одни – картон «Битва при Кашине» и бронзовая статуя Юлия II – были разрушены еще при жизни художника, другие – гробница Юлия II и капелла Медичи – явились лишь жалким подобием первоначального замысла.
35
В 1531 г., после капитуляции Флоренции, когда Микеланджело подчинился требованиям Климента VII и старался задобрить Валори. –
38
40
Следующее далее описание основывается на различных портретах Микеланджело, главным образом на портрете Якопо дель Конте (1544–1545 гг.) из галереи Уффици, который воспроизвел, несколько смягчив оригинал, Марчелло Венусти (музей в Капитолии), на гравюре Франсиско д'Оланда, относящейся к 1538–1539 гг., и гравюре Джулио Бонасони 1546 г., а также на биографии Кондиви, опубликованной в 1553 г. Друг и ученик Микеланджело, Даниелло да Вольтерра после смерти скульптора изваял его бюст. Леоне Леони в 1561 г. отчеканил медаль с его изображением. –
41
Таким Микеланджело лежал и в гробу, по свидетельству тех, кто в 1564 г. прощался с ним, когда тело его было привезено из Рима во Флоренцию для погребения. Казалось, он спит: на голове все та же черная шляпа, на ногах те же сапоги со шпорами. – Р. Р.
44
…Не знал пределов в своем обожании искусства, и оно стало для меня кумиром и деспотом…
(«Стихотворения», сонет CXLVII, 1555–1556 гг.). –
45
Он сам именовал себя скульптором, а не живописцем. «Сегодня, 10 марта 1508 г., – пишет он, – я,