После некоторого молчания он снова спрашивал, как пел Щербинин: «в Америку» или «в Андреевку?» и я убежденно повторял — «в Андреевку» и при этом преданно смотрел ему в центр лба, пальца на два выше переносицы, и тогда он опять осведомлялся, сознаю ли я ответственность за дачу ложных показаний, и я вновь заверял, что сознаю, а он снова спрашивал, представляю ли я себе последствия лжесвидетельства, а я твердо заявлял, что представляю, и тогда он в который раз предлагал мне хорошенько подумать. Опустив глаза, я демонстративно и упорно рассматривал его новенькие меховые унты и изображал на своем лице сосредоточенное мышление — так повторялось три или четыре раза, после чего он огорченно заметил:
— По кругу мы идем, Федотов, по кругу!
— А как же еще идти?.. — изображая непонимание, вроде бы удивился я. — Вы же сами сказали, что я должен говорить правду и только правду… Зачем же я буду говорить то, чего не было?..
— Было, Федотов, было! — вздохнул он, сдерживая приступ зевоты, отчего у него задрожали сжатые челюсти. — Только, к сожалению, вы, советский офицер и к тому же комсомолец, не желаете помочь советскому государству в установлении истины! Тем хуже для вас… Но я не теряю надежды, что на суде вы скажете правду… У вас есть время подумать! Я надеюсь, что вы наш, советский человек, и делом докажете это…
А через три дня я был вызван в большую утепленную палатку, где заседал прибывший из штаба управления бригады Военный трибунал. Когда я вошел, то сразу почувствовал разлитое напряжение в воздухе и физически ощутил неприкрытую угрозу, исходившую от сидевшего за столом капитана с каменным лицом и неприятным резким голосом, что-то выговаривавшего зампострою подполковнику Степугину по прозвищу «Кувалда».
— Подождите, капитан юстиции, — недовольно ответил подполковник прокурору бригады Пантелееву.
«Капитан юстиции» он произнес с величайшим презрением, словно по смыслу это означало: «капитан ассенизации» или «капитан спекуляции».
— Попрошу меня не перебивать! Я боевой офицер, гвардии подполковник, а не попка, туё-моё с намычкой, и не хер собачий! Сейчас свидетель доложит мне не меньше, чем вам!.. — и, повернувшись ко мне, спросил: — Скажи, Федотов, как на духу, что пел Щербинин? Припомни точно: куда намылилась старуха — в Андреевку или в Америку? Как на духу! Что она говорила деду?
— «Я в Андреевку поеду»! — доложил я, глядя на звездочку над козырьком фуражки подполковника и радуясь в душе тому, как он отбрил прокурора бригады.
— Это точно? Как на духу?
— Так точно! — вытянув руки по швам, выкрикнул я и повторил по слогам: — В Анд-ре-ев-ку!
— Это сговор! — негромко, но убежденно сказал прокурор председателю трибунала. — Явный сговор!
Он посмотрел в бумаги, лежавшие перед ним на тумбочке, и, усмехаясь, спросил:
— У меня вопрос к свидетелю и трибуналу: как это так, что в нашу советскую деревню Андреевку — и нет дороги?
— Обычное бездорожье, — напористо продолжал Степугин.
— Товарищ подполковник, — обратился к нему председатель трибунала.
— Я уже четвертый год подполковник! — перебил его Степугин. — И хочу сказать прокурору, что он всю войну просидел в тылу, во Владивостоке, ходил по тротуарам и мостовой, а мы в это время всласть, досыта на… с бездорожьем (он употребил крепкий глагол) на Западном и на Калининском фронтах, да и на Украине в сорок четвертом! Грязи по колено! И вся техника засела! И не только в Андреевку — в тысячи наших деревень не было и нет дорог! К тому же, может, она намылилась в самую распутицу? Может, у нее там были внуки? — предположил он.
— Товарищ подполковник, — опять вступился председатель. — На вопрос прокурора относительно дороги все-таки пусть ответит свидетель.
Он посмотрел на меня:
— Давайте, Федотов!
— Старуха намылилась в Андреевку, — твердо произнес я. — Возможно, у нее там остались внуки. Почему действительно там не было дороги, я точно не знаю, об этом и в частушке ничего не сказано. Может, действительно это было в самую распутицу. Но ни в какую Америку малограмотная старуха и не собиралась, она даже и не знает, где она находится, — повторил я за подполковником.
— Это сговор! — убежденно сказал прокурор. — И котенку слепому ясно, что это сговор и все шито белыми нитками!
— Прошу занести показания свидетеля в протокол, — продолжал подполковник. — В Андреевку! Никаких Америк там не было! Записывай! — приказал он лейтенанту-секретарю.
— Еще вопросы к свидетелю Федотову есть? — спросил председатель трибунала.