Когда Александр Афанасьевич приезжал в Петербург — а он приезжал туда каждую зиму, чтобы показать свои новые работы Римскому-Корсакову, — Глазунов проводил с ним все свое свободное время. Но зато и у Спендиарова в Крыму Александр Константинович становился самым дорогим гостем, доставлять радость которому считал себя обязанным весь дом.
Гостил он обычно в Ялте, но иногда и в Судаке, где в 1909 году Спендиаровы построили дачу.
Рано утром его будили осторожные шаги по гравию.
— Проснулся? — весело спрашивал улыбающийся Спендиаров, заглянув в окно, обрамленное ветками вьющейся розы.— Идем смотреть восход солнца.
И они шли.
Впереди решительной походкой «хозяина спектакля, который дает солнце», шел Спендиаров — весь светлый, в чесучовом костюме и канотье. Так и мелькали по крутой тропинке его белоснежные парусиновые туфли.
Запыхавшись, поднимался за ним Глазунов. Они добирались до вершины холма и, остановившись, молча любовались победным шествием солнца.
В дневные часы композиторы укрывались от жары в рабочей комнате Александра Афанасьевича. Сидели за фортепьяно и вели музыкальные беседы, сопровождавшиеся игрой в четыре руки, в две руки, одной рукой, одним пальцем!
ДЕТИ
В день рождения Александра Константиновича Глазунова дети украсили его кресло зеленью и цветами граната. Это было в Судаке в 1912 году. Александр Афанасьевич Спендиаров писал тогда вторую серию «Крымских эскизов».
В то лето в заросшем цветами «спендиариуме» было особенно весело и безмятежно. Дети. Их было пятеро у Спендиаровых: два мальчика и три девочки. И так нравилось Александру Афанасьевичу, оторвавшись от занятий, наблюдать, как пятнадцатилетний Леся — стройный, как Леня, веселый и добрый, как Леня, — играет в теннис на спортивной площадке; как возится с формочками его двухлетний братец; как их три веселые сестрички с бантами на подобранных кренделечками косичках с визгом носятся по горячему песку пляжа или ловко взбираются на верхушки деревьев.
В 1913 году, когда у Варвары Леонидовны родилась еще одна дочка, все оставалось незыблемым в ялтинском доме с драконами и судакском благословенном уголке.
Оборвалась привычная жизнь Спендиаровых в душное лето 1914 года.
Даже резвые спендиаровские девочки вяло слонялись в то лето по дому в тщетных поисках прохлады. Никто не мог, найти себе занятие, и только один Александр Афанасьевич, влюбленный в мелодию татарской колыбельной песни, записанной им недавно в Бахчисарае, увлеченно играл и пел, не обращая внимания ни на жару, ни на тревожные предвоенные толки.
В то лето Лесе привели породистого длинноногого жеребца. Юноша носился на нем по судакским холмам, участвовал в кавалькадах, скачках и соревнованиях. Однажды он упал с лошади и вернулся домой с окровавленным подбородком.
Пластырь, которым Аленька заклеила ранку, еще портил Лесин красиво очерченный подбородок, когда Александр Афанасьевич, питавший особенную нежность к Лениному, мальчику, увез его с собой в Павловск.
Перед отъездом Леся был очень грустен. Войдя в комнату девочек, он осыпал сестер лепестками розы, которую задумчиво вертел в пальцах.
В Павловске ранка на подбородке зажила. Все было спокойно. Александр Афанасьевич готовился к авторскому концерту. Леся с утра до вечера играл в теннис.
А через несколько дней в Судаке было получено известие, что Леся умер от столбняка.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
В ТИФЛИСЕ
Бабушка Наташа уже не вязала белые кружева для полотенец, не раскладывала пасьянсы, сидя у себя в комнате. Летом она проводила дни в дальнем уголке сада, зимой сидела неподвижно у окна. Через год после смерти Леси ее не стало.
Война была в разгаре. Постаревшая от горя Варвара Леонидовна искала утешения в помощи солдатам. В ее комнате была развешана на стульях коричневая шерстяная пряжа, которую она сматывала в клубки, а затем, не выпуская из рук спиц, вязала варежки, шарфы, жилеты... В посылки с теплыми вещами она вкладывала письма и отправляла на фронт. Если приходил ответ, семейство Спендиаровых собиралось в гостиной, и Варвара Леонидовна читала вслух сложенные треугольником солдатские письма.
Способность откликнуться на чужое горе помогла и Александру Афанасьевичу преодолеть тяжкую утрату.
Забросив начатую еще до войны работу над не увлекавшим его уже сюжетом оперы, он переделал написанную в 1910 году армянскую героическую песню и подготовил ее к изданию в пользу жертв войны. Осенью он поехал в Москву на авторский концерт. Весь сбор с этого концерта также пошел в пользу жертв войны.
Александр Афанасьевич часто бывал в Московском комитете помощи беженцам из Турции и однажды встретился там с автором обложки его героической песни молодым, уже известным в то время художником Мартиросом Сарьяном.
Что-то доброжелательное, сердечное прочел композитор в пристальном взгляде художника.
— Армянский сюжет? — переспросил Спендиарова Мартирос Сергеевич, когда тот рассказал ему о своих тщетных поисках сюжета для оперы и попросил указать на какую-либо армянскую тему.— Вот и композитор Гречанинов хочет писать оперу на сюжет поэмы Туманяна.
— Гречанинов — армянскую оперу?
Может быть, впервые в жизни Спендиаров испытал острое чувство соревнования. Решение ехать в Тифлис, где проживал известный поэт Туманян, созрело у него мгновенно.
Конец февраля и март 1916 года. Спендиаров в Тифлисе. Он стремится туда, где может услышать подлинные народные напевы. Молодой композитор Романос Меликян — высокий, худой, с волевыми складками на впалых щеках — ведет его на тифлисские базары, и так странно видеть миниатюрного Спендиарова с тросточкой и в блестящем котелке среди огромных мохнатых шапок и мохнатых бурок народных музыкантов.
Наполненный новыми для него и в то же время близкими мелодиями и ритмами, композитор подпевает ашугам, размахивает в такт тросточкой и записывает армянские, грузинские, арабские, персидские песни, примостившись где попало: на перевернутой корзине, на вязанке соломы...
В те же первые дни в Тифлисе он познакомился с Ованесом Туманяном.
Все было очень просто во время их встречи, как всегда бывает, когда совершается что-нибудь поворотное в жизни.
О Спендиарове доложили, поэт встретил его в прихожей, повел в свой кабинет, и с первых же слов у них завязался нужный, ничем не отвлекаемый разговор.
Сначала поэт прочел Спендиарову поэму «Ануш». Спендиаров слушал спокойно, внимательно, предложил поэту поехать с ним в горную страну Лори, где происходит действие поэмы.
Рукопись «Ануш» он положил в портфель, чтобы просмотреть ее на досуге.
За «Ануш» последовала в портфель поэма «Парвана» — о принцессе, потонувшей в озере из собственных слез. Романтический сюжет поэмы понравился композитору, но не увлек его. Он оставался спокойным: поглаживал голову и бородку, смотрел, щурясь на огонь лампы.
Третью поэму — «Взятие крепости Тмук» поэт вынул из шкафа как-то особенно поспешно. Будто для него самого собственное сочинение было находкой. Он подсел совсем близко к Спендиарову и, читая поэму, то и дело вскидывал на него глаза. Так и есть, композитор взволнован, он не может усидеть на месте, вскочил, зажег папироску.
— Это как раз то, что мне нужно! — воскликнул Спендиаров, едва Туманян дочитал поэму. — Трагедия... Драматургия страстей... И притом какая великолепная возможность использования армянских и персидских напевов! Персидский стан — персидские напевы, потом дворец армянского князя Татула {он напел какую-то мелодию), армянские напевы. Армянские песни, пляски... А сюжет-то какой острый!.. Персидский шах не может преодолеть сопротивления армянского князя Татула и его храброго войска. Но Надир-шах коварен. Он хочет взять крепость изменой женщины. Подсылает к княгине персидского певца, чтобы соблазнить ее персидским троном. Ашуг во дворце Татула. Он поет. Песня персидского ашуга должна быть такой сладостной, такой чарующей...— Композитор закрыл глаза, словно прислушиваясь к песне.— Княгиня тщеславна: трон, венец, которые сулит ей Надир-шах,— великие приманки для нее. Но она любит мужа, несомненно любит! И вот тут начинается драматургия страстей. Она достигает кульминации на пиру в честь победителя персов Татула. Княгиня терзается противоречивыми чувствами — любовью к мужу и непреодолимым желанием быть царицей! — Александр Афанасьевич замолчал, провел рукой по лбу. — На пиру княгиня должна сделать попытку уговорить Татула завладеть персидским троном! — воскликнул он.— Обязательно должна! В этом ее последняя надежда. Но князь непреклонен, он не хочет напрасного кровопролития, он хочет мира. Не желать трона? Княгине это кажется кощунством. Побеждает тщеславие. Предательство совершено. Персидское войско в крепости. Но куда девалось тщеславие? Все существо княгини заполнили любовь и раскаяние. Раскаяние — великое чувство, оно должно искупать содеянное. Я всегда так думал, всегда так думал...