Рассказывает Айвазовский с огромным увлечением, и в то же время он кажется Саше спокойным, уравновешенным, словно ни встречи, ни переживания не нарушили гармонии в его душе.
А Саша слаб. Вот и теперь после участия в благотворительном концерте он сидит без дела в Феодосии, потому что внучка Айвазовского, приехавшая из Петербурга, каждый день ждет его прихода.
— Ах, пришли! — радостно восклицает она и смотрит па одну из своих тетушек торжествующим взглядом: «Вот видишь, тетя, я ведь тебе говорила».
Обычно тетка садится за рояль и по Сашиной просьбе играет старинные татарские песни и пляски. Саша тут же записывает их, гармонизует по-своему и проигрывает на рояле.
— Чудо! Чудо! — восклицает Варя Мазирова, поднимая на Сашу черные восторженные глаза.— Как это у вас так быстро получается?
Наконец Саша берет себя в руки и объявляет Варе, что завтра уезжает. Девушка явно огорчена. Она поднимает на тетушку прекрасные черные глаза и протягивает Саше холодную ручку.
Саша заставил себя сесть в почтовую карету и всю дорогу до Симферополя его тревожила мысль: «А вдруг как я ей нужен, действительно нужен?»
Вернувшись домой, он никому не рассказал о своей встрече. Одно неосторожное слово о Варе — и по всему городу пойдет слух, что он хочет жениться.
Нужен? Он? Такой невзрачный, такой рассеянный? До сих пор он вызывал у барышень только добродушное участие. Саша невольно представил себе возле Вари Леню. Вот это другое дело! Леня с Варей могут быть счастливы.
«Да, да,— думал Саша, войдя в столовую и молча усевшись за стол. — Варя и Леня — они удивительно подходят друг к другу».
— Как поживает Иван Константинович Айвазовский? — прервала его размышление мать.
Саше почему-то стало неловко. «Неужели догадываются?» — подумал он и густо покраснел.
— Кто сейчас гостит в Феодосии? С кем ты познакомился? — продолжала интересоваться Наталья Карповна.
— В Феодосии гостит петербургская внучка Айвазовского! — сказал Саша громко и подчеркнуто, словно желая заглушить охватившее его чувство неловкости. — У нее прекрасный голос да и сама она прекрасна!
За столом все молчали, ожидая услышать что-то очень важное. Беспечно болтавшие до сих пор сестрицы навострили уши. Мать подалась вперед. Мадемуазель Бюрнан значительно улыбалась.
— Лучшей невесты... — начал было Саша и запнулся.
Еще мгновение — и надежде на счастье, с которой ему так трудно расстаться, придет конец.
— Лучшей невесты для Лени представить себе невозможно! — сказал он очень решительно и вышел из столовой.
РИМСКИЙ-КОРСАКОВ
Единственное средство от тоски — это работа. У Саши ее было очень много. Во-первых, подготовка к государственным экзаменам. Во-вторых — и это самое главное, — приведение в порядок своих музыкальных сочинений, чтобы по окончании университета показать их Римскому-Корсакову.
Он уединился в симферопольском «флигеле мальчиков» — пристройке, в которой находилась его комната и комната Лени. Там было тихо. Зато в большом доме царило невообразимое оживление.
— Леня женится! — повторялось на все лады в гостиной Натальи Карповны. — Леня женится на внучке Айвазовского. Все это произошло совершенно необычайно. Первым с ней познакомился Саша, пришел от нее в восторг и решил, что Леня должен на ней жениться. Леня увидел Варвару Леонидовну Мазирову в петербургской армянской церкви и влюбился. Она тоже. Можно разве не влюбиться в Ленечку? Теперь они уже помолвлены. Леня так счастлив!
— А Саша?
— Ну конечно, доволен! Он обожает Леню.
«Как скоро они через меня перешагнули, — думал Саша, сидя за обедом в столовой большого дома. — И Варя, и Леня, и все. Только я сам никак не могу через себя перешагнуть...»
Весной Саша поехал в Москву. Закрывшись ото всех в наемной квартире, он зубрил и зубрил, надеясь отделаться наконец от юридических наук, чтобы всецело отдаться музыке. Но его постигла неожиданная неудача.
«Саша провалился на экзаменах! — полетели телеграммы из Петербурга в Симферополь и Каховку. — Что он, бедный, будет делать?»
А Саша уже был в Петербурге. Откладывать встречу с Римским-Корсаковым он больше не мог.
Был хмурый день, когда пролетка везла его к заветному дому. Каждая улица, каждый поворот приближали Сашу к Римскому-Корсакову.
Он торопился в то же время сдерживал себя, поднимаясь по отлогой лестнице с коричневыми деревянными перилами... Остановившись на площадке второго этажа, заглянул в записную книжку. Квартира № 39. Саша подошел к двери, обитой клеенкой, и прочел надпись на медной дощечке. Сейчас он нажмет звонок, и уйти уже будет невозможно. Он позвонил. Послышались шаги. Горничная в белом чепце открыла дверь. От сердца отлегло. Время еще есть. Но времени уже не было: из боковой двери вышел Римский-Корсаков!
Все заранее приготовленные слова, вылетели из Сашиной головы. В первое мгновение он мог только молча смотреть на высокого, худого, седобородого человека. Потом он заговорил горячо, сбивчиво. Откуда взялась у пего такая болтливость?
Римский-Корсаков помог ему раздеться и сам повесил пальто на вешалку. Потом вежливо пригласил его в залу. И только усевшись по привычке за рояль, Саша разглядел глаза Римского-Корсакова за толстыми стеклами очков: суровые и очень серьезные, тотчас же охладившие его юношеский пыл.
Как мало ему было сказано в ответ на восторженное признание! Не отрывая от Саши вежливого, но холодного взгляда, Николай Андреевич предложил ему оставить работы для просмотра.
И вот наступило 10 мая 1896 года — день, назначенный ему Римским-Корсаковым.
На душе у Саши было пусто, когда он тащился в пролетке к Загородному проспекту. Опять тот же дом, тот же двор с чахлыми деревцами, та же лестница, надпись на медной дощечке.
Он нажал звонок. Открыла горничная в белом чепце. Никто не вышел из боковой двери. Горничная протянула Саше конверт. Отказ, конечно, отказ! Саша выскочил на площадку, разорвал конверт: визитная карточка Римского-Корсакова и на ней что-то написано.
Саша поднес карточку к окну, и в глаза его бросились слова, наполнившие его счастьем до краев:
«Заниматься следует непременно».
МУЗЫКАНТЫ
Римский-Корсаков согласился быть Сашиным учителем. Это была большая победа. Все поздравляли Сашу, а когда очередь дошла до Лени, он обнял его и сказал:
— Варя так рада за тебя! Она очень любит тебя... («очень» — какое ледяное слово). А я... ты знаешь, как я тебя люблю! Моя семья будет твоей семьей.
К этому времени Саша уже поборол свое чувство. Он был еще немного грустен, но иссушающая тоска прошла. Саша мог жить и работать, а главное, искренне желать другим недоступного ему счастья.
Радостно было смотреть на Варю и Леню, когда, уверенные в своем светлом будущем, они после свадьбы уезжали в Вену, где Леня работал над магистерской диссертацией. Когда они весело кивали ему из окна вагона, Саша думал:
«А ведь действительно перед Леней устоять невозможно. Какое у него красивое, милое лицо — юношеское, несмотря на пенсне и бородку».
Саша стал бывать в среде петербургских музыкантов. Мог ли он когда-нибудь вообразить, что будет желанным гостем в семье Римского-Корсакова, что на него будет ласково смотреть Лядов; что, усевшись за рояль рядом с блестящим пианистом Феликсом Блуменфельдом, он решится играть с ним в четыре руки?
Стеснялся он только в присутствии Глазунова, того самого Глазунова, о симфоническом произведении которого «Кремль» Кленовский сказал: «Эккая махина!» Саша представил себе тогда автора боярином-великаном, с громовым голосом и в бобровой шапке до потолка.
Глазунов действительно оказался великаном — мрачным, тучным, с опущенными кончиками усов. Но голос у него был очень мягкий, что совсем не вязалось с его внешностью и колючим взглядом маленьких карих глаз.
Особенно нравился Саше Лядов, а невзрачен он был — лыс, с брюшком. Оба они больше молчали — и Лядов, и Саша, но какая-то нить понимания сразу протянулась между ними. Саше казалось, что Лядов хранит глубочайшую тайну и раскрывает ее только тогда, когда играет свои сочинения. Думая об этом, Саша пристально смотрел, на композитора и ловил на себе его ответный взгляд, который как бы говорил: