«Правда, Александр Афанасьевич, вы угадали, голубчик».
«А я молчу, потому что чувствую себя таким ничтожным в сравнении со всеми вами», — говорил Сашин взгляд.
«Как хорошо, что вы такой скромный,— ласково улыбался ему Лядов. — Потому-то вы мне и нравитесь».
Римский-Корсаков представлялся Саше необъятным. Его поражала страстная потребность этого с виду замкнутого человека делиться с учениками и друзьями самыми сокровенными своими сомнениями.
Однажды он встретил Сашу словами:
— Я только с репетиции «Царской невесты». Послушали бы вы, что это за гадость!
«Гадость»? Опера Римского-Корсакова? Через несколько дней Саша присутствовал на премьере «Царской невесты» и пришел в неистовый от нее восторг! Каким требовательным к себе и вместе с тем уверенным в своих творческих возможностях должен быть музыкант, так резко осуждающий свое сочинение!
— Я написал один квартет, одну симфонию, одну фантазию, — говорил Римский-Корсаков Саше.— Идеал композитора — это Петр Ильич Чайковский. У него и оперы, и симфонии, и квартеты. Надо стремиться во всех музыкальных жанрах быть на должной высоте.
В занятиях с учениками Николай Андреевич был строг и взыскателен.
— Вы любите музыку, вы хотите стать музыкантом, так извольте трудиться в поте лица, — говорил он Саше. — Теорию вы должны знать назубок — в этом залог будущих успехов. Путь у вас прямой. Идите не останавливаясь, не поддаваясь случайным настроениям, не пасуя перед трудностями.
«МОЯ СЕМЬЯ БУДЕТ ТВОЕЙ СЕМЬЕЙ...»
1897 год начался для Саши необыкновенно удачно. Работая в поте лица, он к марту окончил изучение контрапункта. и приступил к фуге. В середине марта он выехал в Москву для сдачи при Московском университете государственных экзаменов. На этот раз экзамены проходили успешно. Саша получил диплом первой степени и, как боевой трофей, отвез его Афанасию Авксентьевичу.
Он вернулся в Симферополь в штатском сюртуке и с аккуратно подстриженной бородкой. Все в доме Спендиаровых дышало радостным ожиданием. Расставлялась новая мебель, менялись обои, в галерее появились кадки с вечнозелеными растениями, в зале — модные красные абажуры. Дорожки в саду были посыпаны гравием. Роз, гвоздик, левкоев расцвело уйма! Почтальон приносил приятные известия из Вены, и наконец сияющий телеграфист доставил телеграмму о рождении внука.
«У нас в последнее время радость сменяется радостью, — писала Сашина сестра Валя невестке, поздравляя ее с рождением сына. — Сначала окончание Сашиных экзаменов, потом... Ты не можешь себе представить, в какой неописуемый восторг пришел папа, узнав, что ты исполнила его заветное желание — подарила ему внука...»
В июле приехала Варвара Леонидовна с компаньонкой Эльвиной Ивановной (или Аленькой, как называла ее Варвара Леонидовна) и беленьким голубоглазым младенцем.
На какую мадонну стала похожа Варя? Черноглазая, жизнерадостная, счастливая, она прогуливалась в цветнике с ребенком на руках, и Саше казалось, что она не идет, а плывет в облаке, сияющем небесным светом.
— Леня недолго пробудет в Вене,— рассказывала она следовавшей за нею Вале.— Он поедет в Петербург на геологический конгресс. А потом приедет к нам...
В конце июля Саша получил известие о том, что дирижер севастопольского оркестра включил в программу симфонических концертов его «Гавот в старинном стиле».
— Дядя поедет в Севастополь,— говорил Саша улыбавшемуся во весь рот младенцу, — и скоро вернется. Дедушка тоже поедет с дядей и тоже скоро вернется...
Все шло так необыкновенно хорошо и удачно! В Севастополе Саша впервые услышал свою музыку в исполнении симфонического оркестра. Был большой успех. На радостях отец и сын решили съездить в Гурзуф. Они наняли там дачу у самого моря. Пили утренний кофе на террасе и любовались пейзажем. И вдруг пришла телеграмма:
Леня скоропостижно скончался.
Как долго едет фаэтон от вокзала! А собственно, куда они торопятся? Лени нет. Жизнь остановилась.
Отец и сын подошли к комнате невестки. Варя кормила грудью ребенка. Из щели между ставнями падал на нее луч солнца.
Здесь еще царило счастье. Надо было хоть ненадолго сохранить его. Отец и сын отошли от двери.
Саша пошел во «флигель мальчиков». Он застал там мертвую тишину. Потом раздался бой часов.
Вышел в сад. Сорвал гвоздику.
Откуда у отца столько сил? Он советует Варе ехать в Петербург. Он говорит, что в Петербурге заболела его старшая дочь Лиза. Наталья Карповпа прислала телеграмму из Петербурга и просит Варю приехать к Лизе как можно скорее. Но Варя и слышать не хочет. Она капризничает. Она говорит обиженным тоном:
— Да куда вы меня везете? Ленечка просил ждать его здесь, не сегодня-завтра он приедет!
В вагоне она все волновалась, как встретит ее Леня. Он, конечно, обрадуется, но все-таки...
Потянулся петербургский пригород. Наконец вокзал...
Афанасий Авксентьевич вышел первый, за ним Валя, Саша, за Сашей Варя с младенцем...
Все родственники в траурных одеждах выстроились на перроне.
На лице Вари выразилось сперва недоумение, потом она передала Саше ребенка и с воплем: «А где же Леня?» — бросилась к Наталье Карповне.
Прошло несколько месяцев. Убаюкивая Лесеньку (мальчика назвали в честь отца Леонидом), Саша напевал ему «Колыбельную». Он гармонизовал ее, сыграл Варе и обрадовался улыбке, так редко освещавшей теперь ее лицо.
Варя запомнила мелодию Сашиной «Колыбельной» и часто напевала ее сыну тоненьким голоском. А Саша сидел рядом с ними, потому что всюду вне Лениной семьи ему было пусто.
Прошло еще некоторое время, когда он смог начать работать в своей комнате. Из «флигеля мальчиков» стали доноситься звуки фуг... Но долго оставаться без Вари и Лесеньки Александр Афанасьевич не мог. Он подходил к окну, протирал запотевшее стекло. По аллее шла Варя, закутанная в пуховую шаль. Она катила перед собой коляску, в которой восседал Ленин мальчик.
— Вот мы и пришли, вы не сердитесь? — говорила она, появляясь на пороге. — Уж очень соскучились по вас, Санечка!
Варвара Леонидовна располагалась с младенцем на диване, и Лесенька сначала прыгал под сочиненную для него веселую песенку, а потом засыпал под убаюкание «Колыбельной».
В Петербурге, куда Александр Афанасьевич вернулся той же зимой для возобновления занятий теорией композиции, он долго простаивал перед витринами магазинов, мысленно выбирая игрушки, которые он подарит Лесеньке. Сначала это были резиновые лошадки, потом лошадки железные, заводные, а когда Лесенька подрос — лошадки на палочках, оседлав которые, мальчик носился по саду, покрикивая, как когда-то Леня:
— Н-но, милые, поторапливайтесь! Н-но!
НАЧАЛО ТЕРНИСТОГО ПУТИ
— Каждый день садитесь за стол и пишите,— говорил Римский-Корсаков Спендиарову, когда тот жаловался на полное отсутствие вдохновения.
Саша долго не мог смириться с потерей брата. Отвращение к действию, желание остановиться, не чувствовать сменялись у него стремлением к Варе и Лесеньке. Но ехать в Симферополь он пока не мог.
На настойчивые призывы Варвары Леонидовны Александр Афанасьевич неизменно отвечал: «Одно из двух: или совсем оставить музыку, или заниматься ею энергично» — и продолжал жить в Петербурге.
Каждый день он садился за стол и писал. Собрав все силы, Спендиаров сосредоточенно работал над заданиями Римского-Корсакова, и чем труднее они были, тем тщательнее он их исполнял.
А Николай Андреевич восхищался:
— Как легко Александр Афанасьевич овладевает техникой письма!
«Колыбельная для фортепьяно», посвященная племяннику, вокальный квартет и несколько романсов, написанных легко, одним дыханием — в них выразилась любовь к Варваре Леонидовне и ее сыну,— это было все, что он сочинил после смерти Лени.