— Что? — синхронно произнесли дамы.
— Ритуал «прощения», леди, — пояснил я.
— Спасибо, Гарольд! — прижав руки к груди, расчувствовалась Минерва, когда до её сознания дошли мои слова. Принимая моё решение, как должное, Поппи только покивала в ответ, отправив личную эльфийку за мелом и ритуальными принадлежностями.
Через пять минут кровать сдвинули к окну, а на полу в центре палаты, дамы в шесть рук (Николь тоже решили привлечь к ритуалу) расчертили рунный круг с многолучевой пентаграммой в центре. Моё койкоместо оказалось на конце одного из лучей. Ещё через пять минут, под нудный речитатив бубнящих Поппи и Николь и под пляску огоньков двенадцати свечей, я обращался к магии, прося не наказывать стоящую в центре круга Минерву МакГонагалл, так как разумом, душой и сердцем не считал её виновной в постигшей меня беде. Ритуал минимизировал последствия отката и срабатывал только в случае, если обе стороны были искренни в своих чувствах. Раскаяние и прощение, мы были искренни, кровь в чашах вскипела и испарилась. Слово сказано, жертва принята. Порозовев щеками, МакГонагалл, там где стояла, опустилась на пол и разрыдалась. Напряжение, державшее Минерву все эти дни, отпустило, выплеснувшись наружу слезами. Как никогда захотелось придушить Дамболдора, аж ладони зачесались.
— Николь, — подхватив подругу за плечи, Поппи указала взглядом на пентаграмму и свечи, намекая, чтобы девушка убрала следы ритуала, а сама повела рыдающую женщину к себе в кабинет.
— А ты молодец, — шепнула мне Николь на ушко, непроизвольно наклонившись к самому моему лицу, взмахом палочки возвращая кровать на её законное место. Виды сверху открывались божественные.
— Ты тоже ничего, особенно в некоторых местах, — тихонько ответил я скабрезностью, поедая сиделку плотоядным взглядом. Пока девушка шептала, мои глаза, независимо от разума, «провалились» в декольте.
— Что? — стараясь скрыть улыбку и не рассмеяться, грозно спросила Николь, жеманно застёгивая верхнюю пуговичку халата.
— Говорю, повезло твоему жениху.
— Тогда ладно, — хихикнула бывшая хаффлпафка, обратно расстёгивая халат и приоткрывая голодному взору краешек выдающихся достоинств с молочно — белой кожей и идеальными формами.
Я не кобель. Я не кобель, у меня есть Гермиона и Леди Смерть. Сдаюсь, я — кобель! Я не чувствую нижнюю половину тела, но, похоже, у мужиков действительно две головы и нижняя думает независимо от мозга в верхней. Тонкая простынь натянулась, образовав характерный палаткообразный купол в районе паха. Боже, как неудобно! Краска залила моё лицо, а Николь рассмеялась.
— Чего ты смущаешься? — продолжала хихикать она. — Видишь, самая главная для мужчин функция у тебя не нарушена, ты радоваться должен!
— Я радуюсь, — кое‑как выдавил я, потупив взор.
— Что за смех тут у вас? — в палату сунулась мадам Помфри. — А — а–а! — многозначительно протянула она, окинув пациента взглядом. — Ну, Гарольд, в вашем возрасте это нормально и для ваших лет, я бы сказала, очень даже… Г — хм, ну, не буду вас смущать.
— Что б вы провалились! — вырвалось у меня. Закрыв рот руками, Николь затряслась, как в припадке. Из коридора донёсся звонкий смех школьной целительницы. Блин, а я даже разозлиться на них не могу!
Первого января, как не сопротивлялась Поппи обстоятельствам, плотину навязанного затворничество прорвало. Народ потянулся косяком. Сперва больного навестили те, кому он был рад от всей души: родные в полном составе, Гермиона с родителями и крёстная. Гермиона толсто намекнула, что через два дня возвращается в школу. Родителей она повидала, с наставницей всё обсудила… Жди, дорогой… Следом за ними подтянулись личности, присутствие которых не доставляло мне радости: авроры и министерские чинуши, а под вечер блокаду прорвал Дамболдор с дышащим ему в затылок Поттером старшим. Данных посетителей я готов был испепелить на месте…жаль техниками по стрельбе лазерами из глаз и молниями из ж*пы не владею, но какие мои годы.
Так — так, наш Светлейший на всё медицинское крыло сверкает глазками и елейной улыбкой, даром распространяя флюиды позитива. Поттер в рот воды набрал и боится пролить хоть каплю, открыв хайло поперёд хогвартского Гендальфа. Что‑то затевается, только что? Мерлиновы подштанники, я не я, если сейчас мне не предложат вернуться в лоно семьи. Мол, папашка так переживал, так переживал за любимую плоть от плоти, магию от магии, что сердце кровью облилось от известия о покушении на жизнь ненаглядного сыночка. Нахлебавшись кровавого рассольчика, мистер Поттер осознал, какой он был дурак и самодур, изгнав такого и замечательного меня. Но… НО!!! Вот хрен им столовой ложкой.