Когда обед закончился, мистер Шрайтер бросил официанту стодолларовую бумажку и они вышли из ресторана.
Сидя в машине, Изабелла испытывала огромное наслаждение, окружающее казалось ей радостным сном…
Де Валера встретил их в фойе отеля.
— Не правда ли, жизнь прекрасна? — спросил он Изабеллу.
Девушка ничего не ответила, только улыбнулась.
— Барышне необходимо отдохнуть, — сказал сын угольного короля.
На прощание Изабелла протянула руку мистеру Шрайтеру, и он припал к ее пальцам долгим поцелуем.
— Такой прелести я еще в жизни не видел, — признался мистер Шрайтер, когда испанка ушла.
Де Валера подкрутил свои маленькие усики и улыбнулся:
— Как вам будет угодно, мистер Шрайтер.
Сын угольного короля сел за стол и, выписав чек на пятнадцать тысяч долларов, протянул его импресарио:
— А с вами мы встретимся позже.
Уходя, мистер Шрайтер отдал де Валера свою визитную карточку, на которой было что-то написано.
Де Валера прочел: «Не забудьте про ночь на море».
Он поднялся в комнату Изабеллы. Девушка лежала в постели.
— Донна Изабелла, — закричал он, вбегая в комнату, — сын угольного короля Америки любит вас. Вот доказательство.
Бизнесмен вручил ей доказательство любви — чек на пятнадцать тысяч долларов и визитную карточку миллионера.
— Не понимаю, почему «ночь на море»?.. — прошептала Изабелла.
— Разве вы забыли, что после премьеры мы приглашены на его корабль.
Изабелла устремила взгляд куда-то в пространство и задумчиво улыбнулась.
Публика, переполнившая зрительный зал, замерла в ожидании испанской танцовщицы.
До сих пор зрителями Изабеллы были простые люди, теперь она должна была впервые выступать перед господами во фраках. Она волновалась.
В уборную танцовщицы заглянул де Валера и, убедившись, что Изабелла готова к выходу на сцену, исчез.
Он должен был сказать зрителям несколько слов.
До концерта оставались считанные минуты. Из зала послышались громкие аплодисменты.
«Де Валера кончил», — подумала Изабелла, внимательно вглядываясь в свое отражение в огромном зеркале.
— Донна Изабелла, пора на сцену, — услышала она.
Больше она ничего не видела, осталось только ощущение легкости, с которой ее ноги плавно заскользили по полуосвещенной сцене, постепенно убыстряя темп. Сцену тоже постепенно заливал свет.
Полумрак исчез — это рассвет в Андалузии.
В гибком теле испанки бушевал огонь, подобно солнцу, пылающему над Андалузией. Она подняла руки, и все ее тело устремилось вверх: казалось она вот-вот оторвется от земли и унесется в небо.
Внезапно Изабелла опустилась на пол, затем стала медленно приподниматься, остановилась, откинув назад голову и изогнув талию. Теперь лучи света ярко освещали сцену, а Изабелла Серрано продолжала свой волнующий, головокружительный танец восхода солнца.
Зал бушевал от восторга.
В уборную танцовщицы влетел мосье де Валера и, упав на колени, стал целовать ноги Изабеллы.
— Какой успех, донна Изабелла, какой успех! — восторженно повторял он.
Аплодисменты не умолкали. Изабелла вновь вышла на сцену, которую во время антракта усыпали цветами.
Когда представление окончилось, де Валера рассказал испанке, что это сын угольного короля засыпал сцену цветами.
— Он был в зале? — спросила Изабелла.
— А разве вы не видели его в ложе справа?
— Нет, я никого не видела…
«Посейдон» стоял в нью-йоркском порту, чтобы по первому приказу мистера Шрайтера выйти в открытое море.
Изабелла Серрано, в легком платье с открытыми плечами, кутаясь в длинную мантилью, вышла из театра и села в машину, где ее давно ожидал сам Шрайтер.
На корабле уже собралось более пятидесяти представителей нью-йоркского «высшего света». Большой зал на «Посейдоне» был празднично освещен люстрами.
Когда Изабелла Серрано и мистер Роберт Шрайтер поднялись на корабль, гости встретили их рукоплесканиями.
Слуги забросали цветами испанскую танцовщицу и сына угольного короля Америки.
Гордость переполнила сердце Изабеллы. Она понимала, что все это делается для нее, — это ее победа.
Де Валера, как лиса, кружил вокруг сына миллионера и льстиво улыбался, стараясь угодить ему. Ведь мистер Шрайтер сказал: «С вами мы встретимся позже», — а это означало, что его услуги будут щедро оплачены.
По знаку мистера Шрайтера, маленький корабельный оркестр заиграл танцевальную музыку. Изабелла сбросила с плеч мантилью и стала танцевать.
Этот танец был еще более чарующим и сказочным, чем те, которые она исполняла для бродвейской публики.
Корабль разрезал темно голубые воды Атлантики, оркестр играл, Изабелла танцевала, гости восхищенно аплодировали ей, а мистер Шрайтер кусал губы, сгорая от вожделения.
Шрайтер прильнул к губам Изабеллы и пил южное солнце, которое по каплям впиталось в ее смуглое тело.
— Прикажи, чтобы корабль направился в Андалузию, — шептала Изабелла в объятиях Шрайтера…
В зале царил хаос. Пьяные гости уснули в бархатных креслах. На полу валялись растоптанные цветы, осколки разбитых ваз и бутылок.
И только белая водяная лилия, чудом уцелевшая, еще лежала на краю стола и печально взирала на окружающее.
Достаточно было заглянуть в этот зал, чтобы представить себе дикую оргию, которая бушевала здесь.
Утром корабль причалил к берегу. Изабелла вместе с мистером Шрайтером сошла на берег, смятая, как брошенные на пол и затоптанные цветы.
Согласно договору, заключенному с мосье де Валера, испанка продолжала свои выступления.
Мистер Шрайтер скоро забыл Изабеллу, доллары открывали ему пути к новым увлечениям.
Де Валера знакомил танцовщицу с новыми шрайтерами, мелкими и крупными.
Одна за другой гасли звезды в глазах андалузской крестьянки. Изабелла горько переживала свою преждевременную осень. Ее тело вскоре потеряло свою гибкость и стремительность, а ноги легкость. Танцы Изабеллы перестали волновать зрителей. Лишь несколько добрых рук аплодировали танцовщице в память о ее былой славе.
Прошли годы.
Изабелла Серрано осталась одинокой и всеми забытой.
Однажды, когда она сидела в комнате, разглядывая в зеркале свое увядшее лицо, ей вручили визитную карточку. Глаза Изабеллы мгновенно загорелись.
— Проси, проси, — это мой старый друг, — велела она служанке.
Это был французский поэт.
Они крепко обнялись. Слезы душили Изабеллу. Потом, помолодевшая и преображенная, она вскинула свои длинные и острые, как листья пальмы, ресницы и с грустью сказала:
— Помнишь, ты говорил мне: «Будь осторожна с первых же шагов». Но я сделала и первый, и много других…
— Вернись в Андалузию, к ее народным праздникам. Теперь ты знакома с позолоченной гнилью Америки, — отвечал поэт.
Светло-голубые цветы
На ее похороны пришло несколько человек: сестра покойной — Турвантан с мужем паланчи[38] Григором, брат ее мужа — Симон, два соседа с женами, поп да пономарь: дьячку поп приходить не велел, чтобы вырученные деньги потом поделить только с пономарем.
Сару похоронили на кладбище рядом с мужем, который умер еще год назад и, наверное, с нетерпением ждал ее.
Тут же у могилы нон потребовал денег и, получив их, быстро, не простившись ни с кем, исчез.
Выйдя за кладбищенские ворота, собравшиеся разошлись.
Паланчи Григор сказал Турвантан:
— Ну, жена, я пойду в мастерскую.
А дома, теперь круглый сирота, пятилетний Торик дожидался возвращения тетки.
Перед выносом тела заплаканная Турвантан вспомнила о ребенке, вернулась в дом, сунула кусок черствого хлеба малышу в руки, посадила на палас[39] и сказала: