Димитров прерывает мои размышления рассказом о неприятном случае, за который он глубоко винил себя.
— Если бы полет закончился трагически, — говорит он, — вместе со мной мог погибнуть и старший лейтенант Еремиев.
А дело было так. Предстояло выполнить контрольный полет на самолете, только что вышедшем из ремонта. Задание было не из самых сложных, и Димитров отнесся к нему как к обычной, будничной работе — ведь он уже не первый год служил в авиации. Лететь вместе с ним очень просился Еремиев, пилот-инструктор по другому типу самолетов, и Димитров разрешил ему…
На высоте девяти тысяч пятисот метров отказал генератор. Димитров сообщил руководителю полетов о случившемся и пошел на снижение. Испытание было нелегким, но он продолжал выполнять свою работу спокойно, без паники, совершенно не думая о том, что может случиться непоправимое. И вот уже самолет с перегревшимися тормозами застыл в конце полосы…
— С 1959 года не было случая, чтобы я не вписался в полосу, — говорит мне летчик. — Для каждого из нас это вопрос чести. А ведь известно, что в каждом полете существуют две критические точки — это его начало и конец.
Лишь одного долго не мог себе простить Димитров — что вопреки инструкции поднял в воздух человека, ее имеющего отношения к полету. Нарушение есть нарушение, и он вовсе не пытался смягчить свою вину тем, что его коллега-летчик очень настаивал на том, чтобы лететь вместе…
Я не спрашиваю Димитрова о самом тяжелом дне его жизни, боясь, что этот вопрос напомнит ему о тяжелой утрате — смерти одной из его дочерей. Неизлечимая болезнь унесла Галю, и теперь любовь и заботы отца сосредоточились на Милене, которая на «отлично» учится в гимназии с математическим уклоном.
Мне вновь хочется вернуться к тому давнишнему, первому серьезному испытанию, выпавшему на долю Димитрова. Сам он называет его «лейтенантским». Интересно то, что, несмотря на опасную и необычную обстановку, летчик продолжал спокойно делать свое дело. Подобное трудно понять тем, кто не имеет отношения к авиации. Ну а для Димитрова это было «нормальным исключением», если только можно использовать подобный алогизм. Летчик не имеет права поступить иначе. Действовать и в самой сложной обстановке — его обязанность, непреложный закон его профессии.
— Главное в подобной ситуации — сохранить самообладание, преодолеть страх, — считает Димитров.
Спрашиваю себя, откуда берутся у человека силы, чтобы не поддаться страху, не отступить, когда ему грозит смертельная опасность. Не могу не согласиться с теми, кто считает, что источником смелости служит чувство долга. Ведь ловкость и расторопность хулигана или драчуна не приводят в восхищение никого, кроме ему подобных. Философы говорят, что вне долга нет подвига.
Когда разлетелся фонарь и в кабину ворвалась воздушная струя, Димитров на какое-то время был выведен из равновесия, что вполне понятно и объяснимо. В течение последующих секунд он действовал инстинктивно, рефлекторно, словно во сне. Лишь на высоте около четырех тысяч метров полностью овладел собой, предпринял неотложные меры, которые диктовала обстановка, и предотвратил дальнейшее падение самолета. Его воля и мысль были напряжены до крайнего предела.
А внизу, на земле, сослуживцы Димитрова мучились оттого, что ничем не могут помочь товарищу, и всей душой желали ему благополучной посадки. Сам же Димитр прекрасно понимал, что и его судьба, и судьба боевой машины зависят теперь только от его мужества и мастерства. Не обращая внимания на опасность, на боль в голове, он уверенно вел самолет к аэродрому. И вот уже под ним бетонная полоса. Летчик снизил скорость. В наушниках зазвучали слова руководителя полетов: «Еще немного!.. Так держать!.. Хорошо!..»
Лишь на земле понял Димитр, насколько серьезной была опасность. Осколки фонаря разлетелись с такой силой, что пробили в нескольких местах приборную панель, не задев, к счастью, жизненно важных узлов.
…Товарищи тепло поздравляли Димитра, дружески обнимали его, шутили, что этот день он может отмечать как свой второй день рождения. Как-то вдруг обессилев от пережитого напряжения, он сбросил парашют на землю, сел на него и закурил. Сейчас возле взлетной полосы, среди друзей, он с особой остротой ощутил, насколько близок был от гибели.
Приказ генерала Трынского, который командовал тогда военно-воздушными силами, сохранил для истории этот эпизод:
«За проявленные в сложной обстановке мужество, хладнокровие и сообразительность и за спасение самолета наградить инженера-лейтенанта Димитра Димитрова…»
Имя молодого офицера было занесено в Книгу почета Центрального Комитета Димитровского Коммунистического Союза Молодежи.