С тех пор прошло много лет. Димитров командовал звеном, эскадрильей, был заместителем командира части. Но и до сегодняшнего дня его любовь к авиации осталась все такой же сильной и беззаветной. Его путь в небо начинался в аэроклубах Русе и Горна-Оряховицы. Затем последовали военно-воздушное училище и военная академия. Сын Северной Болгарии, он много лет служил в этом краю.
Как человека, много лет связанного с авиацией, Димитрова всегда интересовали истоки присущих летчикам мужества и отваги. Он стремился понять природу того внутреннего механизма, который не дает страху парализовать волю и разум пилота в опасной ситуации. По его мнению, определяющую роль играют интеллектуальная и эмоциональная зрелость человека, его нравственные принципы, присущее ему чувство долга. Все эти проблемы очень сложны, трудно поддаются исследованию. Особенно нелегко вникнуть во внутренний мир человека, который знает, что ему грозит серьезная опасность. Чтобы получить ответ на многие сложные вопросы, Димитров познакомился с трудами в области психологии людей, посвятивших себя авиации.
В последнее время наука и искусство все глубже проникают в сущность человеческих характеров. Поведение людей, оказавшихся в экстремальных условиях, вызывает огромный интерес исследователей.
Многие западные исследователи основной упор делают на некие «темные силы», присущие якобы каждому человеку.
Ну а наш подход, всегда ли он беспристрастен? Едва ли. Ведь мы обычно смотрим на человека с любовью и пытаемся увидеть в нем прежде всего хорошее…
О многом еще можно рассуждать, когда перед вами такой влюбленный в небо человек, как Димитр Димитров. Сам он сожалеет только об одном — что зачастую нужна какая-то случайность или авария, чтобы раскрылись присущие летчику мужество и отвага, чтобы все окружающие, его командиры и подчиненные увидели, чего он стоит на самом деле. Ну а как тогда оценить сотни часов, наполненных повседневной учебой и будничной работой, десятки полетов, о которых говорят, что они прошли нормально? В обычных условиях труднее раскрыться характеру летчика, его волевым качествам, его достоинствам. Вот почему мы зачастую как бы рассчитываем на помощь его величества случая, на какие-то чрезвычайные обстоятельства. А ведь достаточно быть лишь немного наблюдательнее…
Трудно не согласиться с Димитром Димитровым.
Мой собеседник рассказал мне об офицере Георгиеве, вместе с которым ему довелось служить. Во время чрезвычайно сложного полета Георгиев безукоризненно управлял самолетом и сумел посадить машину. Волю и выдержку проявил в критической обстановке и военный летчик Цветанов. Еще о многих других ярких личностях из числа наших авиаторов с увлечением поведал мне Димитров во время нашей встречи.
Глубоко прав наш большой писатель Димитр Димов, говоря, что великое в душе современного человека идет не от мещанских норм приличия и морали, не от разного рода побрякушек, которыми прикрываются пороки, а от смелости, с которой он воспринимает правду жизни, от героической твердости, с которой преодолевает трудности.
Димитров утверждает, что даже после своего самого драматического полета он не испытывал чувства страха, хотя общеизвестно, что законы образования условных связей не знают исключений. В той или иной степени они действительны даже для тех, кто не обладает лабильной психикой. Летчик убежден, что и психологические травмы, полученные в критической ситуации, могут «стереться», забыться, не оставив нежелательных следов, хотя это и не просто. Иногда они дают о себе знать гораздо дольше, чем физические травмы. Нельзя недооценивать в этой связи роль таких «лекарств», как тренировки, повышение квалификации, выработка психологической устойчивости, закалка воли.
Разговор с Димитровым о поведении летчиков после пережитой ими критической ситуации напомнил мне об интересном случае, описанном советским писателем Михаилом Зощенко.
…Хоронили знаменитого летчика. Один из выступавших, произнося прощальное слово, ошибся: вместо фамилии умершего назвал фамилию другого известного летчика, который в это время присутствовал на кладбище. Оратор тут же поправился, однако все присутствующие и сам «заживо погребенный» почувствовали какое-то сильное смущение и неловкость. Сразу по окончании траурной церемонии этот летчик отправился на аэродром и поднялся в воздух. Он как бы стремился доказать в первую очередь самому себе, что допущенная кем-то ошибка — простая случайность, от которой его дальнейшая судьба не зависит. Это мужественное решение было направлено на то, чтобы разорвать условные связи, прежде чем они успеют закрепиться в его сознании.