На деревьях черными стрелками торчали набухшие почки. В глубоких ямах по сторонам дороги еще лежал снег, а сами колеи были полны воды. Зелени нигде не наблюдалось. Земля выглядела черно–коричневой и мрачной. В лужах купалось яркое солнце. На вербах клочками ваты застыли пушистые почки. Из–за деревьев и редкого кустарника появились черные крыши домов. Их было четыре. Здесь никто не жил уже лет пять. Деревенская улица давно заросла.
Машина выехала из леса на открытое пространство. Три избы были заколочены, а крайний дом поблескивал под солнечными лучами чистыми стеклами окон. К нему вела легкая, еще не протоптанная основательно, тропа. Метрах в пяти от крыльца стояла здоровенная старая береза с плакучими, словно у ивы, черными ветками. В метре над землей, на здоровенном чурбане, стояла обычная стеклянная банка. В нее, по металлическому желобку капал березовый сок. Банка давно наполнилась и жидкость стекала по чурке на землю.
Грузовик остановился возле этого дома. Татьяна ловко соскочила на землю. Торопливо схватив наполненную банку, бросилась в дом. Он оказался запертым на щепку. Выскочила со второй банкой и тут же подставила под желоб. Из кабины за это время вылезли молодой шофер и мама Тани. Отец и водитель откинули задний борт. Вчетвером начали носить вещи в дом. Вскоре в кузов забралась мать Татьяны и принялась подтаскивать к краю тюки и мешки.
Закончив разгрузку, вышли на крыльцо. Шофер направился к машине и открыв капот, склонился над мотором. Попросив ведро, ушел к колодцу, находившемуся чуть дальше. Долил воду в радиатор и забрался в кабину. Положив голову на руль, искоса наблюдал за семейством. Родители Тани присели на верхней ступеньке отдохнуть. Девушка облокотилась на перила, разглядывая поломанную изгородь у заросшего бурьяном огорода. Сухие стебли лопуха, череды и осота поднимались выше плетня. Она думала, что уже сегодня к вечеру выжжет сорняки и сухую траву вокруг дома и дальше, чтобы семена сорняков не расползались. Отец закурил и тяжело вздохнув сказал:
— Ты, дочка, свою голову на плечах имеешь. Так–то… Отговаривать не буду, раз решила на кордоне жить — живи. Поможем, если что. Я тут, чтоб не обидел кто, свое старое ружье в матрас ввернул. Патроны в узлах найдешь, а стрелять ты лучше моего умеешь. Может и к лучшему для тебя одной побыть. Вернуться не долго. Мы с матерью всегда рады тебе, ты знаешь…
Мать горько вздохнула и обвела тоскливым взглядом окрестности. Со всех сторон подступал лес. Смахнула набежавшие слезы ладонью:
— Одна–одинешенька среди леса. Хуже, чем монахиня в скиту. А если случится что? Ведь даже на помощь позвать некого! Кто знает, когда мы приедем теперь… — Немного помолчала и с надеждой в голосе спросила: — Таня! Может все же лучше дома? Ты еще молоденькая, другого найдешь…
Девушка устало посмотрела на родителей и не громко, но твердо произнесла:
— Нет, мама, мне другого не надо. Я Сашу больше жизни любила и любить буду. За меня не переживайте, мне здесь хорошо будет. Вы семян купите, я недели через две в город наведаюсь. А пока огород расчищать стану. И узнайте в лесничестве, нужны им лесники на этот кордон или нет? Если что, договоритесь насчет работы для меня. Научусь…
Из кабины выглянула голова шофера:
— Дядь Вань, ехать пора! Я все понимаю, но путь–то не близкий, да по такой дороге. Оба в кабину залазьте, поместитесь…
Родители вскочили со ступеньки. Начали торопливо прощаться с дочерью. Таня метнулась в дом и вытащила банку с соком в обычной авоське:
— Заберите с собой, попьете дома.
Отец крепко прижал дочь к себе и отошел в сторону, пряча лицо. Мать заплакала, уткнувшись ей в плечо. Она продолжала плакать, садясь в машину. Расставание с дочерью оказалось для родителей мучительным. Грузовик отъехал, а Таня стояла на крылечке и смотрела вслед, пока он не скрылась за поворотом. На лице застыла маска печали. Возле глаз появились первые тоненькие лучики морщинок.
Андрей поступил в институт на заочное отделение, а к осени купил машину. Он перестал копить специально. Иногда заходил ужинать в ресторан. Время от времени «снимал» девочку, чтобы снять стресс. Такие знакомства ни к чему не обязывали. Через день он забывал имя случайной знакомой. Дважды виделся с сослуживцами по Афгану, живущими в Москве и Подмосковье. С горечью видел, что друзья спиваются, некоторые озлобились. Пытался поговорить и услышал: