– Я всё равно на «отлично» год закончу. Обещаю! – не сдавалась Таня, глотая слёзы. – И «Полонез Огинского» разучу!
– Учи, – равнодушно ответила мама и ушла на кухню.
Таню тряхнуло, потом ещё раз. Ноги подкосились, и она упала на пол. Закричала, забилась, заплакала, замолотила руками. Её боль была так нестерпима, что девочка не могла дышать. Воздух входил и выходил из неё только с криком. Только сбитые до крови костяшки пальцев помогали переносить муку. Баба Зина ушла. Если б папа был дома, он бы обнял её и увёл в другую комнату. Он сказал бы, что всё пройдёт, всё наладится, и необязательно играть на скрипке, чтобы тебя любили. Но его не было рядом.
Мама вбежала в комнату с перекошенным лицом. В руках она держала стакан воды и какие-то таблетки.
– На, выпей! – протянула она лекарство, но Таня отбросила её руку. – Ах, ты так?!
Мама налегла на дочь всем телом, обхватила рукой её голову, и стала одну за другой запихивать сквозь сомкнутые зубы жёлтые горошины. Дочь брыкалась, но мать была сильнее. Женщина заливала воду в рот дочери. Вода текла по шее и капала на ковёр. Дочь хрипела и рвалась. Но таблетки сделали своё дело, и вскоре истерика утихла. Таня обмякла и сидела, привалившись к маминому плечу, всхлипывая и вздрагивая всем телом.
– Всё, всё, всё, – повторяла мама, думая о том, что нужно бы показать дочь хорошему психиатру. А девочка нежилась в лучах этой случайной, недолговечной близости.
Наутро пришла бабушка Зина. В руках она держала Танину скрипку.
– Вот, скрипочка твоя нашлась, целёхонькая, – она протянула её внучке, – как я и думала, в уголке забытых вещей стояла.
Мама выхватила футляр, щёлкнула застёжками и заглянула внутрь – всё цело, даже канифоль на месте.
– Вовремя, – заметила удовлетворённо, – ей к специальности как раз нужно готовиться. Ну, говори, спасибо, что молчишь? – она ткнула Таню в спину, – и выпрямись, наконец!
Как же девочке хотелось броситься сейчас через порог к бабушке Зине, прижаться к её мокрому от дождинок пуховому платку! Как не терпелось сказать спасибо не только за найденную скрипку, но и за то, что она просто есть – такая тёплая, такая добрая. Похвалить булочки с корицей. Спросить про рыжего кота с порванным ухом. Но рядом стояла мама. И Таня только вымученно улыбнулась, проговорила «спасибо» и поцеловала бабу Зину в холодную щёку.
– Ну, всё, нам пора заниматься, – сказала мама. – До свидания, Зинаида Николаевна! – и закрыла дверь перед самым бабушкиным носом.
Таня слышала, как вздохнула за дверью бабушка, как пошла вниз, ступая грузно и виновато, как вспомнила на полпути о пакете с горячими булочками в сумке, охнула, хотела, было, вернуться, да только махнула рукой, не решаясь нарушить хрупкий мир между мамой и Татой. Как шла она по грязной дороге в свой двор с горкой, как заходила в подъезд и трепала за ухом рыжего кота. Потом поднималась к себе на второй этаж, надевала клетчатый фартук, месила тесто и пекла новые булочки…
Варежка
Изабелла Петровна была женщиной умной, образованной, всеми уважаемой. Природа не обошла её ни красотой, ни талантами. Ей никто не давал больше шестидесяти, хотя она давно переступила порог восьмого десятка. Но до сих пор закрашивала седину, держала гордо спину и не выходила из дому без яркой помады на губах.
Изабеллу Петровну ценили в трудовом коллективе, где она проработала двадцать пять лет, дослужившись до начальника отдела. При выходе на пенсию вручили путёвку в Сочи (между прочим, не каждый пенсионер НИИ удостаивался такого подарка – в ходу были часы да утюги).
Изабеллу Петровну всегда окружали подруги, среди которых были и весьма выдающиеся. Например, оперная певица Регина Калмыкова, с которой они познакомились в санатории. Изабелла Петровна много лет ходила потом в музыкальный театр по контрамарке, сидела на приставном стуле и знала наизусть весь репертуар. Или взять диктора рижского телевидения Эмилию Сергеевну, которая дружила с женой Раймонда Паулса. Однажды Эмилия пригласила Изабеллу к себе в гости, в Ригу на католическое рождество, пообещав познакомить с маэстро, но некстати прорвало батарею, и поездку пришлось отменить.
Изабелла Петровна прекрасно читала стихи, особенно любила декламировать под рояль. Однажды с поэмой «Мцыри» она выиграла городской конкурс чтецов, была награждена почётной грамотой и билетом в Останкино на запись «Голубого огонька». Видела своими глазами Льва Лещенко и Софию Ротару. Полдня пила шипучку, слушала выступления и по команде ассистента кидала серпантин. После записи в Останкино была Третьяковская галерея и ГУМ. Словом, культурная жизнь Изабеллы Петровны была яркой и насыщенной.