— Что ж, убирайтесь ко всем чертям! — крикнул разъяренный хозяин и тут же выгнал их из булочной.
Ребята опять очутились на улице без гроша в кармане. Однако времена изменились: уже не приходилось озираться с опаской на каждого прохожего и скрывать свою национальность. Они отыскали учреждение под вывеской «Армянский комитет помощи беженцам» и обратились туда за помощью, скрыв, что давно уже приехали в Константинополь. В комитете хорошо одетый молодой человек в пенсне, выслушав их рассказ, дал им направление в американский детский дом для сирот. Там ребят постригли, выкупали, переодели и распределили по классам.
В первые дни сытая и праздная жизнь в детском доме после тяжелой каторги в булочной казалась прекрасной, но очень скоро эта «золотая клетка» превратилась в тюрьму. Воспитатели в большинстве своем были армяне, окончившие разные американские колледжи. Они все были похожи друг на друга: очень вежливые, мягкие, с вечной улыбкой на лице; на всех уроках, будь то арифметика, история или литература, учителя старались внушить воспитанникам покорность, почтение к старшим, веру в бога. Однажды на уроке естествознания, когда учитель доказывал, что все от бога, пылкий Ашот задал ему неосторожный вопрос.
— Скажите, то, что турки вырезали столько армян, — это тоже совершилось по воле бога? — спросил он.
И учитель не задумываясь ответил ему со своей мягкой улыбкой:
— Безусловно да. Это была кара бога армянам за их грехи.
— Очень уж злопамятный бог, если он так жестоко наказывает людей! — возмутился Качаз.
Ребята думали, что разразится скандал, учитель выведет Качаза из класса, накажет, но ничего подобного не случилось. Учитель с той же улыбкой возразил, что «бог часто испытывает терпение верующих и вообще армяне-грегориане[17] заблуждались в своих верованиях. Истинное христианство — это протестантизм». И учитель начал долго и скучно рассказывать классу о преимуществах протестантизма.
После стычки с учителем Качаз очень скоро почувствовал на себе меру веротерпимости мягких на вид воспитателей. Его наказывали по каждому пустяковому поводу: то пуговица не застегнута, то складка одеяла на кровати неровна — и все в таком же роде. Товарищам Качаза приходилось делать большие усилия, чтобы удержать его от необдуманных поступков.
Зато Смпад делал большие успехи. Своей покорностью и угодливостью он быстро вошел в доверие начальства. Сначала его назначили старостой общежития, а через некоторое время — начальником отряда (ребята были разбиты на отряды, подобно скаутам) и помощником воспитателя. Зная характер Смпада, ребята несколько раз предупреждали его, чтобы он не доносил учителям об их разговорах. В таких случаях Смпад принимал позу оскорбленного человека.
Мальчиков из старших классов часто отбирали для работы на многочисленных американских предприятиях и складах, которые, точно грибы после обильного дождя, бурно появлялись после войны в Стамбуле. Посылали и на фабрики и в мастерские армянских предпринимателей. У детей согласия не спрашивали. В канцелярии составляли списки и, выстроив мальчиков в ряд, под надзором одного из воспитателей отправляли на место работы.
В детском доме усиленно культивировали наушничество, а самых послушных выделяли из общей среды, создавая для них особые, привилегированные условия: из таких детей собирались в будущем готовить протестантских миссионеров, или, попросту говоря, агентов для работы на Ближнем Востоке. В детском доме поговаривали о том, что этих мальчиков отправят в колледжи, даже в Америку, для продолжения образования. Но таких было мало, большинство же сирот кое-чему учились, работали в мастерских, усиленно маршировали во дворе и три раза в день молились за своих благодетелей американцев.
Из учителей только один Назаретян отличался от остальных. Высокого роста, могучего телосложения, он походил скорее на крестьянина, чем на преподавателя армянского языка. Учитель этот держался независимо, слегка посмеивался над коллегами и, пожалуй, был единственным человеком во всем детском доме, который относился к сиротам сочувственно. На уроках он, увлекаясь, часто цитировал наизусть целые страницы из произведений лучших армянских поэтов и прозаиков.
Мальчики любили его и с удовольствием посещали его уроки. Вскоре между Мурадом и Назаретяном установились особые, дружеские отношения. Часто во время перемены они прогуливались вдвоем под тенистыми деревьями сада и по вечерам, присев на скамеечке около пруда, вели долгие беседы. Назаретян все расспрашивал о событиях, свидетелем которых был Мурад. Внимательно слушая его, учитель делал какие-то записи в своей книжке.
Однажды он принес Мураду томик Пароняна. Вечером, закрывшись в спальне, ребята по очереди читали бессмертные произведения великого сатирика, при этом от хохота катались по постелям: уж очень смешно изображал Паронян нравы Стамбула и армянских богачей. В другой раз Назаретян передал Мураду томик Раффи «Самуэл», но попросил его быть осторожным: в американском детском доме не разрешалось читать Пароняна, Раффи и других армянских классиков.
Увлекшись чтением, ребята не заметили, как к незакрытой спальне подкрался дежурный воспитатель. Встав у дверей, он несколько минут слушал, что читал Ашот, потом на цыпочках подошел к нему и выхватил из его рук книгу.
— Откуда у тебя эта книга? — спросил он ласково.
— Это моя книга, господин воспитатель, — сказал Мурад. — Я принес ее с собой.
— Ты говоришь неправду. Ты ведь хорошо знаешь, что при поступлении в детдом все ваши вещи были взяты. Лучше скажи, кто дал тебе эту книгу? — настаивал воспитатель.
— Я же вам говорю…
— Ай-яй-яй, как нехорошо говорить неправду! За это бог разгневается на тебя и накажет. Что же, так никто и не скажет, откуда попала эта книга к вам?
Наступило молчание.
— Хорошо, завтра я доложу господину директору.
Воспитатель собрался уходить, но Мурад вскочил с постели и преградил ему дорогу.
— Отдайте мою книгу! — угрожающе воскликнул он.
Воспитатель непонимающе посмотрел на Мурада и сделал шаг к дверям.
— Господин воспитатель! Я по-хорошему прошу вас отдать мою книгу, иначе я не пущу вас из комнаты.
— Что это — угроза, бунт? Ты забываешь, мальчик, где находишься!
— Я ничего не забываю. Отдайте мою книгу! — на этот раз почти закричал Мурад.
Качаз и Ашот, с тревогой следившие за спором между воспитателем и Мурадом, тоже вскочили с постелей и подошли к Мураду.
— Мы тоже просим вас отдать книгу, — сказал Качаз и с силой вырвал книгу из рук воспитателя.
— Как видно, вас не воспитаешь, привыкли к улице. Я постараюсь, чтобы вы очутились опять там, где ваше место. — И воспитатель, презрительно улыбнувшись, пошел к дверям.
— Зачем всех выгонять? — заюлил перед ним Смпад. — Разве мы виноваты, господин воспитатель?
— Да, все вы виноваты, раз не говорите, кто принес вам эту книгу.
— Я скажу: эту и другие книги дает Мураду учитель армянского языка господин Назаретян, — выпалил Смпад.
— Так я и знал, — как бы про себя произнес воспитатель и вышел из спальни.
— Предатель! — Ашот бросился на Смпада. — Задушить тебя, чтобы меньше было таких гадов!
На помощь Ашоту к постели Смпада подбежали Качаз, Каро. Смпад закричал:
— Помогите! Убивают! Помогите!
За дверью раздались шаги. Услышав их, ребята легли на свои места. Все замолчали, сделав вид, что ничего не произошло.
В спальню вошел воспитатель.
— Что тут у вас происходит? — спросил он.
— Ничего особенного, господин воспитатель, — ответил Мурад, — просто поспорили немного.
— Врет он! — закричал Смпад. — Они меня хотели задушить за то, что я сказал вам правду. Прошу меня перевести в другое помещение: я боюсь, они убьют меня ночью.
— Кто они? О ком ты говоришь?
— Мои бывшие товарищи — Ашот, Мушег, Качаз, Каро и Мурад.
— При чем здесь Мурад? Он даже не вмешивался в наш спор! — вскричал Ашот.
— Вы ему не верьте, господин воспитатель, Мурад — их атаман, его слово здесь — закон, его слушают больше, чем господина директора, только он все делает исподтишка. Всю дорогу он командовал нами и думает, что и здесь тоже будет командовать. Нет, брат, хватит, натерпелись!