Мама удивилась, потому что он вообще не замечал деталей окружающего мира и был совершенно невосприимчив ко всему, что не имело отношения к литературному анализу. Шкловский сказал: «Уже поздно, а я, к сожалению, не смогу вас проводить. Я сегодня тут неподалеку буду ночевать, и туда придет мой товарищ, а ключ от квартиры у меня. Но есть идея. Идемте со мной». Мама возмутилась: «Куда это? Зачем? Не пойду».
Тут начался прямо шквальный ливень. Мама продрогла до нитки и согласилась. Минут через десять они дошли до дома 23 по Кронверкскому проспекту и вошли в большую, типично буржуазную петербургскую квартиру: добротная дубовая мебель, зеркальные шкафы, огромный обеденный стол. В комнатах было нетоплено, но в буфете нашлась заварка, сахар и даже банка варенья. Появился Шкловский с буханкой хлеба и куском шпика. Зажгли примус, вскипятили чайник. Прихлебывая чай, мама спросила: «А чья это квартира?» «Только не обожгитесь. Это квартира Горького», – сказал Шкловский.
Утром он бродил по комнатам, открывал шкафы, будто что-то искал, а потом позвал маму: «Надюша, идите сюда». Он стоял перед открытым шкафом, набитым вещами. Снял с полки отрез синего сукна и протянул маме: «То, что надо. Из него выйдет прекрасное пальто». «Это же кража, ни за что не возьму!» – возмутилась мама. На другой день Шкловский пришел есть перловую кашу и протянул маме пакет с отрезом синего сукна. «Вы ничего не брали, это я вам принес. Откуда – не ваше дело». Мама посопротивлялась, но сдалась.
Ей сшили в ателье пальто, и она проходила в нем всю зиму. И вот полгода спустя, на вечере молодых поэтов в студии «Всемирной литературы», в столовую вбежал Михаил Слонимский с криком: «Горький приехал!» Все повскакали с мест, а мама в ужасе заметалась в поисках Шкловского. Она его не нашла и спряталась в каком-то углу, где ее и нашел Виктор Борисович. «Идемте со мной на расправу».
Увидев их, Горький шагнул вперед: «ЭтО вы у меня стащили Отрез? Ох, нехОрОшО, – сказал он мрачно. Все замолчали и уставились на маму, готовую провалиться сквозь землю. – Наденьте пальто и пОкажите, ладнО ли сшито. Если испортили мОе сукно, не прОщу». Мама полетела в раздевалку, надела пальто и, дрожа от стыда и унижения, вернулась в гостиную.
«ПОвернитесь-ка, – сказал Горький, – отОйдите… ПодОйдите. Вроде вОрОтник немнОгО мОрщит, а так неплОхО». Все прыснули, а Горький громко расхохотался: «ПрОщаю… НОсите на здОрОвье».
Одно из приключений маминой юности закончилось эскападой с последствиями, имеющими ко мне прямое отношение.
Как-то она, уже расставшись с Тимошенко, репетировала в Школе Русской Драмы свою роль. Во время занятий в зал вошел художник-оформитель Коля, ставший впоследствии легендарным режиссером Театра комедии Николаем Павловичем Акимовым.
«Слушай, Надя, – сказал Акимов, – там внизу с директором разговаривает какой-то мужчина. Высокий, представительный, но на актера не похож… В очках, в костюме и галстуке, интеллигентный, в общем, как ты любишь». Любопытная мама выбежала на лестницу, перегнулась через перила (студия была на третьем этаже) и увидела в пролете таинственного незнакомца.
– Эй, вы! – крикнула она вниз.
– Я? – удивился незнакомец, подняв голову.
– Да-да, вы! Я кончаю репетицию через полчаса. Если не очень торопитесь, подождите… Проводите меня домой, хорошо?
Мама сказала, что интеллигентный незнакомец удивленно посмотрел на директора и покрутил пальцем у виска. Но подождал. И проводил.
Это был Яков Иванович Давидович, мой будущий папа, с которым мама прожила в любви и относительном согласии сорок два года, до самой папиной кончины.
Я не помню, чтобы финансовые и бытовые проблемы служили когда-нибудь поводом для скандалов моих родителей. Зато одной из причин острых разногласий между ними было их различное отношение к музыке. Папа обладал абсолютным слухом. Он и по нотам играл прекрасно, и, услышав любую мелодию, мог сразу воспроизвести ее с интересной аранжировкой. Мама вершиной музыкальных творений почитала цыганские романсы и аргентинские танго. Помню ее рассказ, как после окончания гимназии ее папа спросил, какой она хочет подарок. «Сбросить рояль с третьего этажа», – ответила барышня, которую десять лет обучали игре на фортепьяно лучшие учителя Петербурга.
…Оставив сцену, мама занялась переводами и прочей литературной работой. Она перевела с немецкого пять книг по истории и теории германского кино, написала несколько пьес, навострилась писать сценарии для Студии научно-популярных фильмов, так называемого «научпопа», на самые невероятные темы – от разведения пчел до научного кормления свиней.