– Конечно, идите отдыхать. Отошлите служанку и выключите телефон, чтобы вас никто не беспокоил. Спокойной ночи.
– Ну, телефонных звонков я не ожидаю, ни одна живая душа не знает, что я здесь.
Только я надела халат и почистила зубы, как раздался телефонный звонок.
– Вернулся муж и хочет сказать «хелло». Можно нам заглянуть на минуту?
Я заметалась, пряча в комод предметы туалета. В дверь постучали. На пороге стояли Нана и ее муж, оба в шортах и майках, будто только что вернулись после пробежки в нью-йоркском Центральном парке. Он высокий, смуглый, с черной бородкой. В одной руке бутылка джина, в другой – бутылка тоника. У Наны в руках поднос со стаканами, льдом, лимоном и ломтиками дыни.
– Нам и знакомиться не надо, – улыбается шейх Халид. – Вы – Катина мама. Однажды в Катин день рождения вы водили нашу компанию в китайский ресторан на углу 110-й и Бродвея, помните?
– Конечно, прекрасно помню, – соврала я, – но вы с тех пор очень выросли.
– Вот за это и выпьем. И за нашу юность, и за ваш приезд, и за Нанин день рождения. Вы, русские, ведь никогда не пьете просто так, а всегда за что-то, правда?
– А вы, я полагала, не пьете совсем. Я думала, что в вашей стране запрещен алкоголь.
– Строжайше. Поэтому-то мы и пьем у вас, так сказать, на американской территории.
Мы просидели часа полтора. Шейх Халид вспоминал университетские истории, пародировал профессоров, рассказывал анекдоты. Он был очень обаятелен. Нана вся светилась и не сводила с мужа влюбленных глаз.
На следующий день я увидела шейха Халида в белоснежной тобе и гутре, перевязанной черным укалем, в окружении советника и секретарей. Непроницаемое лицо, агатовые глаза, торжественная осанка.
Верблюжьи бега – зрелище впечатляющее, особенно для тех, кто любит раскаленное солнце, застывшую от жара пустыню и лично верблюдов с их высокомерными повадками и брезгливыми выражениями на мордах. Мы сидим на покрытых коврами трибунах, специально построенных для этого торжества. Я – справа от шейха, как почетная гостья и немусульманка. Слева от него – Нана в парадном бедуинском облачении. Мы единственные женщины на бегах. Даже Нанино присутствие, вообще говоря, – нарушение традиции, ибо мусульманским женщинам не полагается принимать участия в общественных развлечениях. Впрочем, сегодня в строгих арабских законах то и дело появляются бреши.
Праздник открылся парадом сокольничих, дрессировщиков охотничьих соколов. Они медленно ехали на черных блестящих скакунах, легко придерживая поводья правой рукой и держа на отлете левую, согнутую в локте.
На локте у каждого сидел сокол. Сто соколов, неподвижных, как изваяния, с желтыми немигающими глазами. Затем начались бега, и с ними моя мигрень. По пустыне, как кенгуру, скакали верблюды, а в моей голове скакали бильярдные шары и разрывались протуберанцы. К горлу подкатывали волны тошноты, нос и рот пересохли, в ушах стоял раковинный гул. Было ясно, что, если я сейчас же не уберусь с этой жары, назад в Брюссель меня доставят в цинковом гробу.
– Халид, – шепчу я, наклоняясь к шейху, – у меня жуткая головная боль.
Не поворачивая головы, шейх Халид делает едва заметный знак рукой. Из-под земли вырастают две служанки и, взяв меня под руки, ведут в охотничий домик, метрах в ста от трибун. «Там же нет кондиционера», – с ужасом думаю я. Да, там не было кондиционера, но не было и крыши, а вместо нее – башенка со срезанной верхушкой. Вниз с башенки свисали белые влажные простыни, создающие приятную прохладу. В домике никакой мебели, только огромный ковер, на который я и свалилась, как куль с мукой. Служанка принесла «белый кофе» – горячую воду, настоянную на лепестках апельсина, – терпкий, вкусный напиток, и начала ароматическими маслами массировать мне затылок и виски. Через полчаса мигрени как не бывало, я ненадолго вздремнула и успела вернуться на трибуны к моменту раздачи наград.
Последовал легкий, по-европейски сервированный ланч и сиеста. Резиденция погрузилась в сон. А после захода солнца начались торжества в Нанину честь: ужин, бал, танцы живота и пляски с саблями. Всё это происходило в парадных залах среди мраморных колонн, бьющих фонтанчиков и хрусталя. Нана по-прежнему была в черном платье и никабе, но черный платок на голове сменился золотым филигранным шлемом с монетами, цепочками и драгоценными камнями. Танцы живота исполняли девочки, гибкие и пластичные, как змейки. На них были серебряные набедренные повязки и аметистовые нашлепки на груди, очевидно, символизирующие бюстгальтеры.
Как и было обещано, в разгар праздника прибыл дядя Халида, президент Объединенных Арабских Эмиратов, шейх Заед бен Султан-аль-Найан. Он принял участие в ужине и в ритуальном танце, сделав несколько грациозных па с саблей. Восторгу присутствующих не было границ. Гости ликовали, как если бы лично товарищ Сталин сплясал лезгинку.