Быков, которые в этот день участвуют в корриде, выпускают одновременно из корраля, и они, обезумев от свободного пространства, музыки, диких криков, воя и свиста толпы, несутся в панике по улицам через весь город в цирк. А перед ними бежит толпа любителей острых ощущений. Они подвергаются смертельной опасности не столь быть затоптанными быками, коих всего шесть, сколь быть раздавленными другими участниками бега, которых несколько сотен. Кстати, женщинам участвовать в encierro запрещено – какая дискриминация!
Участников и быков отделяют от зрителей двойные барьеры. За ними скопились кареты скорой помощи, полицейские машины и толпы людей.
Это народ приезжий, вроде нас. Жители Памплоны, у которых вдоль трассы encierro живут родственники или друзья, свисают с подоконников, оккупируют крыши и балконы. Мальчишки обвиваются вокруг водосточных труб.
На самих загородках, как птицы на шестах, сидят, скрючившись, самые заядлые любители encierro. Три девушки из Новой Зеландии признались, что заняли места в два часа ночи. Они ерзали и стенали, что у них онемели и отнялись конечности.
Между двумя барьерами прохаживаются, переговариваясь врачи, санитары, полицейские, репортеры и кинооператоры. Пожилой учтивый француз посторонился, пропуская меня вперед, и я оказалась прижатой к барьеру. Кеды новозеландок, сидящих на нем, касаются моей головы. Фото- и видеокамеры нацелены. Без одной минуты восемь. Народ затих и город замер…
Бам! Взвивается ракета, и одновременно раздаются выстрел старта, бой часов, далекий гул, улюлюканье и вой толпы. Народ вокруг сжимается, превращаясь в единый, возбужденный в предвкушении крови, организм. Крики, клубы пыли, топот, черный, блестящий бок быка, мелькают ноги, красные шейные платки… Вопли ужаса, кто-то падает… еще один… Мечутся санитары с носилками… Дежурные кареты скорой помощи включают оглушительные сирены… Длилось это всё не больше пяти минут.
Быки и сопровождающие их лица промчались. Топот и вопли удалились в сторону цирковой арены. Народ отлепляется от барьеров и бросается к машинам скорой помощи. Полицейские очищают путь санитарам. Зрители с вытянутыми шеями и горящими глазами плотным кольцом окружают носилки с жертвами. Раздутые ноздри чуют запах крови… Щелкают фотоаппараты…
Что же именно так возбуждало дона Эрнесто в enci-erro? Биографы утверждают, что сам Хемингуэй никогда не принимал участия в беге с быками, то есть не подвергал себя риску быть раздавленным, затоптанным или вздернутым на рога. Иначе говоря, источником его вдохновения вовсе не был сладкий ужас грозящей ему опасности, его «личной» игрой с огнем. Он выступал как соглядатай, и манило его зрелище чужой крови, вид чужой боли, ощущение опасности, грозящей не ему.
А что сегодня притягивает, как магнит, десятки тысяч туристов со всех уголков планеты? Памплона не знаменита ни своей архитектурой, ни концертами, ни музеями, ни даже своей кухней. Воспетое Хемингуэем памплонское коронное блюдо trucha con jamon – форель с ветчиной – показалась мне противоестественным сочетанием (так же, впрочем, как и бобы с перепелками).
Центром всеобщего притяжения была площадь Кастилии. Она окружена по периметру аркадами, в которых скрываются модные бутики, винные погребки, сувенирные лавки, кафе, рестораны и бары. Существует и кафе «Ирунья», но никакой хемингуэевской «меморабилии» в нем не видать. Грубые алюминиевые столы и стулья, грубые крестьянские лица. Мы дождались, пока освободится столик и заказали две бутылки наваррского вина розадос. Биограф Хемингуэя, Карлос Бэйкер, утверждает, что дон Эрнесто так любил наваррское розадос, что возил его с собой во флягах по всей Испании.
Вино оказалось дешевым и кислым, без всякого букета. За дни фиесты мы перепробовали все знаменитые rosados – «Segnorio de Sarria», «Malon de Echaide», «Castillo de Irache»… Увы! Прелесть этих вин нам так и не открылась.
К полудню фиеста набрала темп, или, как писал Хемингуэй, «взорвалась». По площади двигались немыслимые процессии ряженых. Среди них возвышались на
ходулях картонные гиганты – трехметровые рыцари, благородные сеньоры, священники, бандиты. Свистели дудки и свирели, оглушительно били барабаны, в разных концах вспыхивали и угасали пляски. В барах пели, пили, орали, хохотали. Солнце палило нестерпимо.
У входа в цирк, где каждый вечер в течение фиесты происходит бой быков, установлен памятник дону Эрнесто – гранитный бюст на гранитном постаменте. Его шея обвязана алым платком – символом праздника Сан-Фермии. Надпись по-испански:
ERNEST HEMINGWAY
premio Nobel de literatura