— Мать твою! — с дрожью в голосе прошептал мужчина. Его обуял дикий страх. Дрожащими руками он попытался достать из разгрузки запасную обойму, но та за что-то цеплялась, а руки, наоборот, не слушались. Сергей попятился. Медленно, не отрывая взгляда от монстра, что черным сгустком полз по потолку. Непроницаемое для света тело двигалось, когти-кинжалы впивались в бетон, а он осыпался каменной крошкой вниз.
— Черт, черт, черт! — Руки судорожно пытались вытащить обойму, рвали брезентовую ткань кармана, лишь бы успеть всадить в надвигающийся ужас остатки боезапаса, лишь бы выжить.
Чудовище задвигалось быстрее. Каменев все же выхватил запасную обойму, трясущимися руками вставил в автомат, передернул затвор и нажал спусковой крючок. Со звуком выстрелов оцепенение отступило, словно заряженное оружие придало сил, уверенности в себе, может, наглости. И Сергей быстро начал отступать к лестнице перехода на соседнюю станцию, стреляя короткими очередями. Чудовище, раскинувшее свои лапищи в стороны, замедлилось. Оно как бы сопротивлялось выстрелам, но сколько-то ощутимого урона заметно не было. И что самое удивительное, монстр не выл, не рычал от боли, он вообще не издавал никаких звуков. Только упорно цеплялся за потолок когтями и, хоть и медленно, перемещался вперед. К цели. А Сергей уже ощущал беспокойство. Патроны кончались, не принося результата. Шумно падали на пол гильзы, сверкал огонь в пламегасителе, пули уходили куда-то сквозь невероятную тварь и высекали искры на потолке: их отсвет пробивался сквозь темную фигуру монстра.
И, наконец: «Щелк», «Щелк», «Щелк»…
— Твою ж налево! — тихо выдохнул Каменев, опуская вниз бесполезный теперь автомат и пытаясь другой рукой нащупать нож на разгрузке, не слишком веря в его действенность. Если пули не помогли, то что сделает нож? Имей тварь разум, то непременно рассмеялась бы, увидев столь бесполезный кусок металла. Но Сергей поднял нож вверх, навстречу медленно надвигающейся смерти. Металл блеснул в свете фонарика яркой искрой, будто надежда все еще здесь, рядом, но тварь в едином прыжке настигла человека и начала вгрызаться в разгрузку, туда, где под слоем защиты бешено трепетало от напавшего зверя сердце мужчины. Нож отлетел в сторону, а фонарик лопнул, и распростертое на ступенях тело поглотила тьма.
— Сынок! Тихо… тихо, сынок. Все хорошо, я здесь, я с тобой. Подожди минутку… — Витька сжался в комок, пытаясь побороть крупную дрожь, охватившую одиннадцатилетнего мальчика. Тьма обволакивала и заставляла сердце учащенно биться. Холодный пот капельками стекал по лбу. И даже голос матери, такой родной и знакомый, в гнетущей темноте мало чем помог. Ребёнок видел перед глазами монстра и мужчину, умирающего от лап свирепого хищника. Мужчину, который три дня назад убил его отца.
Тихо чиркнул кремень, и слабый огонек осветил маленькую палатку, где кроме двух ржавых раскладушек стояли две тумбочки: одна под скудный набор одежды, другая — для посуды. На одной примостилась кепка отца и выцветший, почти бесцветный пластиковый цветок.
— Все хорошо! — мать повернулась от лампы к Витьке и протянула руки. — Ну же. Иди ко мне. Опять кошмары замучили? — Мальчишка нашел силы лишь на слабый кивок и вяло попытался подняться. Жуткий кошмар почти высосал из него все силы, связал по рукам и ногам. Мать помогла, потянула и прижала мальчика. Он вжался в любимого человека с такой силой, что Оксана с тревогой закусила губу.
— Все хорошо! — опять заговорила мать, гладя Витю по голове. — Я с тобой. Все хорошо! Давай сегодня со мной ляжешь? И кошмары успокоятся, уйдут. Я не дам тебя в обиду.
Витька лишь обессиленно кивал все это время, а мать ощущала дрожь, бившую сына, и ее сердце разрывалось от боли. Смерть мужа принесла одно лишь горе и новые трудности, которым теперь, казалось, не будет конца. И все это лишь отягчалось сильной любовью мальчика к отцу, после смерти которого Витьку не переставая терзали кошмары.
— Пойдем ляжем, — прошептала она, целуя мальчика в лоб. — Больше они не придут. Я обещаю! И свет пусть горит, пока не кончится керосин.
Они легли на одну раскладушку, Витька прижался спиной к матери, она обхватила сына руками, а фонарик все горел и горел, тратя драгоценный в такое время и последний керосин.
А мальчик смотрел на кепку отца и все не мог уснуть. Ему вновь и вновь вспоминался тот ужасный день, когда Сергей Каменев, или бандит по прозвищу Камень, убил его отца.
День начался как обычно, в палатке-трактире на переходе Китай-города, установленной рядом с огромной бронзовой головой неизвестного Витьке мужчины. Кто только не посещал их ресторан — и богатые торговцы с Ганзы, и местные бандюки, имевшие долю со «смотрящим», и разные сталкеры-наймиты, исходившие метро вдоль и поперек в поисках заказов, и хозяева дальних караванов, что останавливались на Китай-городе не только отдохнуть, но и сбыть часть товара, а также другие неизвестные личности, не желающие ни с кем делиться целью визита. Всякий сброд же и бедняки могли полакомиться и на платформе, там продавали жаренных крыс и толстых белесых личинок. Здесь же довольно щедро платили за свежую жаренную свинину и пиво. Остальное оставалось на совести «крышующих» — Калужских или Рижских, исторически занявших эту часть станции. Они следили, чтобы уголок уюта и безмятежности всегда оставался таким — местом, отрешенным от шума и гама станции с ее вечно торгующим, конфликтующим и мельтешащим населением.