От страшного волнения у неё буквально перехватило горло. Любаша медленно подняла на Кирилла глаза и, облизнув пересохшие губы, с трудом заставляя себя выговаривать слова, негромко произнесла:
— Кирилл, можно задать тебе вопрос? Почему ты носишь обручальное кольцо на левой руке?
— А почему тебя это так заинтересовало? — вопросом на вопрос уклончиво ответил он.
— Мне нужно знать, — с нажимом произнесла она.
— Если я скажу, что на правую оно мне перестало налезать, ты поверишь?
— Нет.
— А если я скажу, что перепутал и надел случайно не на ту руку?
— Тоже вряд ли.
— Тогда мне сказать больше нечего, всё остальное ты знаешь сама.
— Ты хочешь сказать, что ты разведён? — впившись глазами в губы Кирилла, Люба ожидала его ответа, как приговора.
— Я хочу сказать, что я свободен и, как человек холостой и лишённый каких-либо обязательств, могу рассмотреть любое предложение. А что, таковое имеется?
— Имеется. — Побледнев как полотно, Любаша сверкнула своими жёлто-зелёными кошачьими глазами и, чувствуя, как её сердце, похолодев, окончательно остановилось, хрипло спросила: — Ты на мне женишься?
— Любочка, вэц-цамое, придётся тебе задержаться на работе ещё ненадолго, у меня тут неожиданно нарисовалась одна ответственная встречка, так ты, вэц-цамое, уж будь добра, сообрази тут кофейку, и всё такое прочее. — Вадим Олегович пригладил на макушке длинные волосы, плавно перетекающие из чёлки в редкий лоскут, прикрывающий небольшую блестящую лысину.
— Вадим Олегович, вы, наверное, забыли: вы сегодня обещали меня отпустить после обеда. — Заправляя в машинку новый лист, Любаша сдержанно улыбнулась и, ничем не выдавая своего волнения, посмотрела в лицо шефа.
Вообще, демонстрировать Зарайскому свои эмоции было делом не только бестолковым, но и опасным: будучи полновластным хозяином своего слова, Вадим Олегович совершенно безболезненно как давал обещания, так и забирал их обратно. Уловив в тоне подчинённого хотя бы нотку недовольства принятым им решением, Зарайский стремился наказать наглеца на полную катушку и делал всё ровно наоборот обещанному.
— Любочка, если ты заметила, я никогда и ничего не забываю, но ты, наверное, меня не поняла: на сегодняшний день у меня назначена важная встреча. — Усиленно демонстрируя переутомление, Зарайский болезненно сморщился и, отняв пальцы ото лба, коснулся ими висков и совершил несколько круговых движений.
— Мне крайне неприятно, но сегодня я не смогу быть вам полезной: у меня тоже назначена встреча, и достаточно важная, так что, сожалею, но вашим гостям придётся обойтись без кофе, — довольно сдержанно возразила Люба.
— Да нет, это я сожалею, что я, вэц-цамое, не смогу тебе поспособствовать, — с лёгким нажимом произнёс Зарайский, и его губы в один миг превратились в узкую щель.
— Но у нас же была предварительная договорённость, Вадим Олегович! Вы же обещали…
— Обещал, но, вэц-цамое, ты должна понимать, что, помимо наших желаний, существуют различного рода обстоятельства, в конце концов, элементарные служебные обязанности, нарушать которые ни ты, ни я просто не имеем права.
— Но я…
— Я не могу понять, в чём, собственно, дело? — повысил голос Зарайский. — Обещал не обещал, вэц-цамое, детский сад тут, понимаешь, развела! Я что, заставляю тебя перерабатывать? Нет, всё в пределах твоего рабочего времени! — вскинув руки, он удивлённо посмотрел на свои растопыренные пальцы. — В чём дело, на каком основании ты пререкаешься с начальством, выговор захотела?
— Но ещё вчера вы разрешили мне уйти домой с обеда. — Стараясь не сорваться и не наговорить того, о чём потом ей придётся сожалеть, Любаша впилась наманикюренными ногтями в ладони. — Вадим Олегович, в пять на Пушкинской площади меня будут ждать, и будет крайне неудобно, если я опоздаю.
— Да брось ты, Любочка! Хорошую девушку, вэц-цамое, можно ждать полжизни, а ты ведёшь разговор о каких-то там двух-трёх часах! — деланно хохотнул Зарайский и, словно подкрепляя свои слова, слегка ударил рукой по столу. — Значит, так. Сегодня ты нужна мне в приёмной, и давай на этом разговор закроем, так сказать, поставим жирную точку. Если тебе нужно с кем-то встретиться — пожалуйста, встречайся, но только назначай все встречи исключительно в свободное от работы время, ясно?
— Ясно. — Опустив голову, чтобы Зарайский не смог увидеть выражение её лица, Любаша закусила губы.
— Ну вот, а разговоров-то, вэц-цамое, разговоров! — довольно закудахтал Вадим Олегович, и, слушая его противный горловой смех, Любаша со злостью подумала о том, что если не стрихнина, то уж пургена подсыпать этому самодовольному субчику в кофе явно не помешало бы.