Отчего генерал Горлов любил назначать встречи на мостах, переброшенных через Москву-реку, он бы, вероятнее всего, не сумел дать точного ответа. Возможно, причина этой его склонности крылась в мутно-серой, похожей на сморщенный полиэтилен мелкой ряби воды, в которой, опрокинувшись кверху ногами, знобко поёживался огромный, забранный в камень город, а может, в ощущении едва уловимого головокружения, возникавшего всякий раз, когда он стоял, касаясь рукой чугунного кружева парапета и смотрел в тёмную глубь, лежащую у его ног.
Если бы не обдирающий озноб и кашель, бог знает откуда взявшийся в такую не по-апрельски тёплую погоду, скорее всего, Артемий Николаевич не преминул бы встретиться с Кириллом на каком-нибудь мосту, например на Бородинском, который он, как и многие москвичи, по старой памяти называл Дорогомиловским, но, опасаясь коварного влажного ветра, идущего от воды, он был вынужден отказаться от своей привычки и выбрать для встречи местечко потише.
К Александровскому саду Горлов подъехал чуть раньше, чем было условлено с Кириллом, но, бросив взгляд через чёрные островерхие прутья ограды, сразу же увидел, что его уже ждут. Стоя у Вечного огня, Кирилл задумчиво смотрел на пляшущие язычки рыжего пламени, отражавшиеся в блестящей поверхности отполированных гранитных плит, и, размышляя о чём-то своём, казалось, особенно не следил за происходящим вокруг. Однако, как только, хлопнув дверью служебной «Волги», Горлов направился к аллее сада, Кряжин тут же развернулся лицом ко входу и, приветственно махнув рукой, поспешил ему навстречу.
— Я думал, буду первым, — бросив короткий взгляд на наручные часы, Артемий Николаевич обнял Кирилла за плечи и слегка похлопал по спине. — Ну, здравствуй, пропащий сын, совсем забыл старика? И не приходит, и не звонит, — с глаз долой из сердца вон, так, что ли?
— Да нет, никуда я не пропадал, просто меня за последние два месяца начальство трижды успело отправить в командировку, я и в Москве-то толком не был, — попытался оправдаться Кирилл. — Только приедешь, не успеешь чемоданы распаковать — тебя уже в другую дыру отсылают, и ведь не откажешься: служба.
— Видишь, как оно иногда бывает, — неопределённо протянул Горлов и, несколько раз глухо кашлянув, напряжённо сглотнул. Уловив в тоне тестя непривычные нотки, Кирилл с удивлением посмотрел на генерала, но тот тут же отвёл глаза в сторону, сделав вид, что не замечает недоумённо-вопросительного взгляда бывшего зятя. — Значит, ты весь в работе?
— Так точно…
Испытывая какую-то странную неловкость, повисшую между ними, Кирилл неуверенно потоптался на месте. Никогда раньше, за все два с половиной года общения с этим человеком, он не чувствовал себя настолько скованно и неестественно, как сейчас.
— Артемий Николаевич, что случилось? — Кряжин с тревогой взглянул на генерала. Поднявшись от кончиков пальцев вверх, по его груди прокатилась волна необъяснимого дурного предчувствия.
— Почему так уж сразу и случилось?
Глядя в побледневшее лицо Кирилла, Горлов подумал, что из военного, как ни поверни, стоящего артиста всё равно не получится, даже если этот военный — генерал. Не зная, как лучше приступить к делу, заставившему его назначить эту трижды неладную встречу, Артемий Николаевич слегка коснулся локтя Кирилла, приглашая его подстроиться к своим шагам, заложил руки за спину и неторопливо двинулся вдоль Кремлёвской стены.
— Я искренне рад тебя видеть, хотя в это, наверное, трудно поверить, — начал он издалека. — Но жизнь — такая странная штука, никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. С тех пор, как вы разбежались с Полинкой, прошло уже почти четыре месяца, а для меня — будто и не было их. Зря говорят, что время для всех одинаково, всё это чушь собачья, выдумки. Для молодых — оно одно, для старых — совсем другое.
— Вы говорите о времени так, словно оно — меню в столовой: хочешь — бери пельмени, а хочешь — сосиски, — усмехнувшись странным словам Горлова, Кирилл пожал плечами и посмотрел на точёный профиль старого генерала.
— Ты ещё слишком молод, чтобы судить об этом, — негромко произнёс Артемий Николаевич, — но поверь мне, по молодости время то и дело приноравливается к нам, а с годами нам самим всё чаще приходится под него подстраиваться.
— Какая разница, тридцать тебе или семьдесят, если в сутках, как ни поверни, двадцать четыре часа? — пожал плечами Кирилл.
— Это тебе так кажется, — усмехнувшись, Горлов посмотрел на этого мальчика, прошедшего ровно половину его пути, и на мгновение в глазах генерала мелькнуло что-то похожее на зависть. — Знаешь, когда мне было, как тебе, тридцать, мне тоже думалось, что время измеряется секундами и годами, а оказалось, всё намного сложнее. Не ты измеряешь время, а оно — тебя, а все эти позолоченные стрелочки и камушки часовых механизмов — не что иное, как дань человеческой гордыне. Вот так-то, Кирюшенька…