— Я хороший! Ты люби меня, пожалуйста! Иногда я отбываю из реальности, но быстро возвращаюсь. Если заметишь моё отсутствие — не обижайся. Я быстро вернусь!
— Да, Димыч, ты бываешь странным, — упрекнула Алина, водя пальцем по его животу. — Какой у тебя красивый живот, и не подумаешь, что мужской. Тугой, узкий, втянутый, как у осы.
— Ты тоже красавица, не расстраивайся, и ты тоже странная. Я иногда бываю странным, а ты всегда в этом состоянии. Давай просто любить друг друга. Молча и сосредоточенно.
— Давай! — обрадовалась Алина, радуясь возможности ухода от выяснения отношений.
И они забыли, на каком свете находятся, в каком времени суток пребывают и в каком пространстве плавают их обнажённые тела. Всё исчезло. Не было комнаты, кровати и подушек. Не стало электричества, исчезли звуки. Они погрузились в измерение, до сих пор не изученное физиками и философами и по этой причине не имеющего количественного номера. Это самое лучшее измерение во времени и пространстве, его не существует в других мирах, но оно есть на земле. И попасть в него можно лишь однажды. Алина плыла по невесомому облаку, отталкиваясь руками от пустоты, понимая, что в этот миг она счастлива, как не была счастлива никогда до этого. Она видела и ощущала своё счастье. Она трогала его руками. Оно было невесомое, но осязаемое. Алина вскрикнула и очнулась. Дима смотрел на неё влюблёнными глазами.
— Ты никому не расскажешь про нас? — сказал он, пробуждаясь от любовной истомы.
Алина поморщилась. Разве можно рассказать про любовь кому-нибудь? Никто не поймёт. Она отгородилась от Димы и стала одеваться, пытаясь сохранить в душе ощущение счастья:
— Нет. Не волнуйся. Я всё забыла!
Он проводил её до двери. Обнял и долго стоял, обхватив её руками. Наконец она освободилась от захвата и вышла на площадку, пытаясь вернуть себя в ощущение невесомости. Ей удалось. Алина засмеялась и побежала, чувствуя, что победила реальность и теперь сможет отстраняться от неё. Когда захочет.
— Хабкун! — крикнули сзади.
Алина вздрогнула, сбилась с шага, но не обернулась.
— Хабкун! — прозвучало ещё громче, но девушка продолжала семенить по коридору.
Каблуки красивые, высокие, целых двенадцать сантиметров — ужасно неудобные; чувствуешь себя, как на костылях.
«Чёртовы копытца. Придумали же моду! Кто это кричит? А-а, опера шутить изволят. Уже все знают, что меня стошнило на месте происшествия, и я не смогла процессуально оформить труп. Ладно, мне бы день простоять, да ночь продержаться. Нет, наоборот, ночь простоять, а день продержаться… Ничего, выстою! Интересно бы знать, что означает это странное слово “хабкун”?» — размышляла на ходу Алина.
— Алина Юрьевна, наше вам! — Её обогнал Денис Хохленко. — Что же вы не реагируете на приказ?
— А-а, Дэн, привет! — обрадовалась Алина.
Слава богу, что это Хохленко, а не Слава Дорошенко. С тем и шутить опасно.
— Это не приказ, а какая-то собачья команда, — засмеялась Алина. — Кстати, что такое — хабкун?
— По-афгански — ложись! — объяснил Денис и добавил после многозначительной паузы: — Знаешь, скажу тебе по секрету, тебе одной, а ты уж никому — я в Афгане был.
— Да ты же маленький для Афгана, — развеселилась Алина, — это Александр Николаевич там воевал. А Константин Петрович в Чечне. А тебя тогда ещё не было на свете.
— Ничего ты не понимаешь, не доросла пока до взрослых игр. Меня, между прочим, туда заслали с секретной миссией, — разоткровенничался Хохленко. — Я в федеральных силах служил.
— Ой, Дэн, не знаю я таких сил. Не придумывай! Сам хабкунь, если тебе так хочется! Привет!
И Алина резво рванула в сторону дежурной части, оставив Хохленко далеко позади. Денис хмыкнул и отправился искать следующую жертву.
— Хабкун! — проорал он прямо в ухо Диме Воронцову.
— Сейчас как дам по башке! — разозлился Воронцов и, развернувшись, пошёл тараном на Хохленко.
— Да, брось, Димыч, я же пошутил, — засмеялся Денис и протянул Воронцову руку, но тот оставил жест без внимания.
— Выучил одно слово, а на второе ума не хватило, — продолжал злиться Дима. — Ты хрен собачий, а не афганец! Лучше бы ты фамилию поменял с Хохленко на «Череззаборногузадерищенко»!
Последнее сложное слово Дима часто использовал вместо ругательства. Хохленко заметно струсил, вдумываясь в смысл странного словца. То ли фамилию искажает, то ли ругается. Может, оскорбляет? Не понять этого Воронцова.
— Да ладно, Димон, дай пять! — Денис снова протянул руку.