Дверь скрипнула, и в кабинет робко протиснулась Алина Кузина. Вид у неё был нездоровый. Она стёрла в кровь обе пятки на ногах. Новые ботильоны нещадно жали. Долго не могла найти пластырь, перерыла всю сумочку — ничего не нашла; пришлось спуститься в дежурную часть. Пластырь нашёлся у какой-то задержанной — вконец спившаяся молодуха оказалась милосердной. Спасибо, выручила. Алина чувствовала себя виноватой. Её мучила совесть за проявленную слабость при виде расчленённого и обезглавленного трупа. Многие сотрудники наблюдали, как её выворачивало тогда. Кишечник чуть наружу не вывалился. Сильно рвало. Стыдно до сих пор. Купила красивую обувь, хотела искупить вину и убить весь личный состав отдела своим великолепным видом, а вместо этого захромала на обе ноги. Теперь пятки облеплены пластырем, хоть босиком иди. А ведь всю зарплату потратила.
— Кузина — на патрулирование! Воронцов — в группу разбора!
— А можно мне в группу разбора? — робко поинтересовалась Алина.
— Нет! — отрезал Батанов. — Ты — на патрулирование!
— У меня авария, я ноги стёрла. До крови, — пожаловалась Кузина.
— Меня не интересует твоё физическое состояние. Тридцать три несчастья. То тебя рвёт, то пятки в мозолях, то ПМС, то эсэмэс. Мне без разницы, что у тебя болит. Будешь патрулировать. Итак! Кузина — на патрулирование, Воронцов — в группу разбора, Хохленко на обход жилмассива!
— Константин Петрович! — взвыл Хохленко. — Можно я стажёра возьму с собой?
— Отставить! — рявкнул Батанов. — Повторяю, обход жилмассива — Хохленко. Патрулирование — Кузина. Группа разбора — Воронцов. Отчёт — каждые два часа. Главк ждёт результаты.
— Константин Петрович, мне бы в группу разбора, я же не могу ходить, — Алина с трудом сдерживала слёзы.
— И стоять она не может! Только лежать, — хихикнул Хохленко.
— Константин Петрович, я сейчас ему по репе настучу! — загремел Воронцов.
— Мужики! — крикнул Батанов, но Хохленко, не дав ему договорить, добавил: «И бабы!»
Наступила тишина. Сонное состояние прошло разом. Глаза у всех заблестели в предчувствии крутого разбора сложных производственных отношений. Батанов боролся с вылезающим из него ругательным словом. Всё-таки пересилил себя, сдержался. Не выматерился.
— И девушки, — с трудом выдавил из себя Константин Петрович. — Прошу всех разойтись по местам. Поставленную Главком задачу надо выполнить. Мы обязаны раскрыть преступление по «горячим следам». Это приказ. Точка!
— А почему… — начала Алина, но Батанов усмехнулся и перебил её:
— Потому что в состав следственно-оперативной группы включена следователь Наталья Ивановна. Если она посмотрит на тебя хоть одним глазом, тебе не сдобровать. Заодно и мне. Да что там мне! Всем нам плохо будет. Характер у Натальи Ивановны не сахар. Она на дух не переносит женщин-оперативниц. По этой веской причине, ты пойдёшь патрулировать. Обувь можешь взять у ребят. Есть в группе запасные кроссовки?
Послышались ехидные смешки, кто-то шипел про запасные трусы и прокладки; Хохленко, пригнувшись, чтобы не попасть в поле зрения Батанова, рассказывал анекдоты на злободневную тему: «Приехал один чудак в Париж, его везут по городу и говорят, мол, это Елисейские поля и проститутки, это Эйфелева башня и проститутки, это Лувр и проститутки. И так по всем знаменитым местам. Чудаку надоело всё это, он и спрашивает, мол, а порядочные девушки в Париже есть? А ему на это — есть! Но очень дорого!»
Воронцов прислушивался к шёпоту Хохленко, сжимая кулаки. Назревал скандал, но Батанов мигом пресёк злостные происки:
— Какие ещё проститутки? А?
— Это Дэн! — заржали опера. — Хохол же! У него в голове одни проститутки. Показатели на них делает. Увидит номер телефона на асфальте и давай звонить. И сам попользуется, и притон оформит.
— Показатели — дело хорошее; всем бы так, — беззлобно буркнул Батанов. — По местам! Я на связи.
Сразу стало тихо. Батанов углубился в изучение оперативной сводки. Оперативники дружно поднялись и гуськом направились к выходу. Кузина сидела за столом и хлопала глазами.
— Это не честно! — сказала она, не надеясь, что её услышат.
Услышали.
— Не честно приходить на работу, как на тусовку, — не поднимая глаз от бумаг, сказал Батанов.
— Но… — Алина скукожилась под испепеляющим взглядом Константина Петровича. — Я иду-иду, Константин Петрович, не волнуйтесь вы так!
Батанов, с трудом сдерживаясь, чтобы не запустить в Кузину телефоном; замотал головой, что-то мыча. Его заметно подбрасывало на стуле. Когда дверь за Алиной закрылась, Батанов осел и мотнул головой, потом поднял трубку прямой связи и прошипел: