— Димыч, поищи там что-нибудь из обуви. Она вся перекосилась от боли. Дура!
— Дура натуральная, — с радостью согласился Воронцов и открыл шкаф, надеясь найти там что-нибудь подходящее.
Откопав в пыли древние кроссовки, долго рассматривал подошвы, надеясь увидеть размер, да только за давностью лет номер стёрся. Дима поколотил кроссовками по стулу, выбивая скопившуюся грязь, и пошёл к Алине. Кузина горько плакала, обиженная на себя, начальника, но больше всего, на новые ботильоны. Такие надежды возлагала на обновку, а вместо радости получила горькие слёзы. Стыдно перед оперативниками. Нет в жизни счастья.
— Линок, может, ты всё-таки в следствие пойдёшь работать? — спросил Воронцов, изнывая от желания обнять Алину, но не посмел и лишь вздохнул.
От его слов плачущая девушка мигом трансформировалась в злую фурию. Только что сидела опечаленная красавица, залитая слезами, и вдруг перед Димиными глазами предстала настоящая ведьма: нос вздёрнулся, разбух, глаза вылезли на лоб, губы затряслись и посинели. Вместо девушки с модельной внешностью на Воронцова уставилась настоящая злая Баба Яга.
— Ты чего, Линок? Не волнуйся так, успокойся, — испугался Воронцов. — На, держи кроссовки, других нету.
— Я никогда не пойду в следствие, понял? Я буду работать в уголовном розыске. И точка. Эти кроссовки сорок пятого размера. Я в них утону.
— Тони, тони на здоровье, как в «Титанике», — хмыкнул Дима, — тебе же патрулировать по улицам. Все ноги до попы сносишь.
— Почему ты гонишь меня в следствие? Тебе стыдно за меня? — вновь пригорюнилась Алина.
Она взгромоздилась на уродливые кроссовки, словно в коровью лепёшку наступила. Забавная картинка развеселила Воронцова. Он обнял Алину и чмокнул в румяную щёчку.
— Линок! Никуда я тебя не гоню. Уголовный розыск — мужская работа. Зачем ты себя мучаешь? На трупе прокололась. Уже все знают, как тебя рвало. Ой, ты такая забавная в этих кроссовках! Прелесть ты моя, — он прижался к ней всем телом и зажмурился от удовольствия. — Никуда бы не пошёл. Так и сидел бы с тобой в этой кладовке.
— Это не кладовка. И не моя! — сердито отстранилась от него Алина. — Это кабинет оперативной аналитики отдела. Забыл? Анализ оперативной обстановки — моя основная деятельность.
— Вот и занимайся своими анализами, — с деланым равнодушием вздохнул Воронцов, — куда ты лезешь? Все девушки как девушки, а тебе больше всех надо!
Алина посмотрела на себя в зеркало, затем попрыгала перед окнами, разглядывая своё отражение.
— Нет. Пойду в своих. Каждый шаг — как нож в сердце.
Под недоумённым взглядом Воронцова Алина переобулась. Кроссовки бросила в угол.
— Красота требует жертв. Я иду патрулировать, а ты будешь сидеть в группе разбора. Я буду страдать, а тебя пусть мучает совесть. Ты же мужчина, Дима? Или кто ты?
— Или кто я, — поник Воронцов, — приказ есть приказ! С Батаном не поспоришь. Может, ножки перебинтовать?
— Тогда в ботильоны не влезут. Пойду так. Мучайся, Дима, мучайся! Тебе же жаль меня?
— Жаль-жаль, бедная моя девочка. Может, напишешь рапорт о переводе в следствие? Там спокойно, без нервов, сиди да клацай на клавиатуре протоколы допроса. На трупы выезжать не надо. Только в морг и то по необходимости.
Воронцов шутил, но как-то ехидно. Алина почувствовала скрытое раздражение в его словах.
— Сам пиши рапорт на перевод в следствие, а я буду раскрывать преступления! Я буду делать это не хуже мужчин, а гораздо лучше. Я научусь!
— Да раскрывай, сколько влезет! Можешь вот тумбочку раскрыть, если так хочется. Глядишь, премию дадут к праздникам, — вконец разозлился Воронцов. — Я с тобой, как с человеком разговариваю, а ты…
— И я с тобой, как с человеком, — Алина помотала головой из стороны в сторону, дурашливо улыбаясь, — не горюй, Димка! Я справлюсь!
— Да уж, — поморщился Воронцов, — то-то же ты на сходке нюни распустила: мол, куда мне патрулировать, я все ножки до крови стёрла, я вся такая нежная, мне бы поближе к следователю.
Они сердили друг друга нарочно, словно пытались спровоцировать конфликт, но ссоры не вышло. Оба были безнадёжно влюблены, краснели от случайного прикосновения, мимолётного взгляда, неверно понятого слова. Воронцову было жаль девушку: она уходила в ночь, на мороз, в нелепых полуботиночках на высоченных каблуках, с потёртостями и мозолями. Он спокойно отправился бы патрулировать вместо Алины, но тогда придётся нарушить приказ Батанова, а Дима всегда был послушным. Таким уж родился. И хотя в его семье никогда не было военных, милиционеров, а уж тем более, полицейских, Дима выбрал профессию полицейского.