Проделать такой опыт нетрудно. Вечером, когда гусеницы кормятся, я срезаю несколько веточек с ними и переношу их на веточки, служащие пищей для гусениц из другого гнезда. Никаких ссор! Гости и хозяева мирно едят, а когда подошло время возвращаться в гнездо, поползли все вместе, словно родные. Повторив такую пересадку несколько раз, я переселил всех гусениц из одного гнезда в другое. Я сделал большее: собрал в одном гнезде гусениц из трех гнезд.
Позже, в феврале, когда погода в нашей полосе, на юге Франции, иногда позволяет гусеницам совершать длинные походы по песку и стенам теплицы, иной раз партии гусениц сливаются и без моего участия. Терпеливо следя за ползающими колоннами гусениц, не так уж трудно подметить это.
Безо всяких ссор и споров поедают гусеницы хвою. И свой, и чужой — для обоих найдется место и в спальне, и в столовой. Каждый для всех, и все для каждого. Что смогла бы построить из своего скудного запаса шелка одна гусеница? Почти ничего. Но их работает вместе много десятков, несколько сотен. И они сооружают гнездо, которое устоит против зимних невзгод. Вот истинные счастливцы: они не знают, что такое личная собственность.
Походы гусениц
Гусеницы соснового походного шелкопряда передвигаются так: где прошла одна, там пройдут и все остальные. Они ползут гуськом и так близко одна за другой, что каждая задняя гусеница касается головой конца передней. Все изгибы и повороты, которые делает передняя гусеница, в точности повторяют и все остальные. При этом каждая гусеница ползет по шелковой нити, иначе они и ползать не умеют. Ползущая впереди гусеница выпускает нить и прикрепляет ее на пути, по которому движется. Следующая гусеница ползет по этому тончайшему мостику и в свою очередь выпускает нить, третья — делает то же самое. Сзади проползшей колонны гусениц остается след, узкая лента, ослепительно белая, сверкающая на солнце шелковая дорожка.
Ради чего такая роскошь? Зачем устилать белым атласом пройденную дорогу? Ползают же другие гусеницы просто так, без всяких ковров. Я вижу две причины такого способа передвижения.
Походные шелкопряды кормятся ночью. Они выползают из гнезда в глубоком мраке, спускаются с вершины сосны до еще необъеденных веток. Ползут вдоль нетронутой ветки, расползаются здесь по зеленым хвоям. Наевшись и прозябнув, они возвращаются в гнездо. До него совсем недалеко, но по прямой линии. А пешеходу приходится спускаться с хвоинки на веточку, ползти по ней, перебираться с тонкой ветки на толстую, с нее на сук, по нему подниматься к гнезду. Не так-то легко и просто проделать все это в темноте.
Зрение не поможет гусенице, и не только потому, что темно. Она и вообще-то плохо видит. Не выручит ее и обоняние: оно развито слабо. Как же найти дорогу домой? Шелковая ленточка приведет к гнезду. Кормящиеся гусеницы расползлись по хвое, ушли с атласной дорожки. Ничего! Ведь каждая гусеница все время тянет за собой шелковую нить. Эта нить и приведет ее назад, к коврику, а он — дорога в гнездо.
Казалось бы, совсем просто. Но это не так. Гусеница не может повернуться назад так, как повертывается человек. Она может вернуться на старую дорогу лишь обходным путем. Передовая гусеница должна где-то повернуть в сторону, описать дугу и вернуться на старый путь. Вот почему иной раз гусеницы долго ползают и ищут, случается даже заночуют вне гнезда: они не нашли шелковой дорожки. Завтра поиски возобновятся, и рано или поздно гусеницы попадут домой.
Во главе каждой колонны ползет передовая гусеница. Ею может быть любая гусеница, оказавшаяся впереди. Все остальные гусеницы спокойно ползут одна за другой, придерживаясь шелковинок, выпускаемых теми, что впереди. Предводитель ползет без руководящей нити: впереди него никого нет. Передовая гусеница выглядит так, словно все время беспокоится. Резкими движениями она вытягивает переднюю часть тела то в ту, то в другую сторону, словно ощупывает, оглядывает, выбирает удобные места для дальнейшего пути. Сомнительно, что это так. Перед ней нет шелковинки, и, наверное, она просто все время ищет ее.
Колонны ползущих гусениц бывают очень разными. Самая большая из виденных мной, состояла почти из трехсот гусениц и была около двенадцати метров длиной. В моей теплице, начиная с февраля, есть колонны всякой величины. Какие опыты проделать с ними? Я вижу только два рода их: удалить вожака и порвать нить.
Удаление вожака ничего особенно не дает. Если он был удален осторожно, поход продолжается без каких-либо изменений. Вторая гусеница оказывается теперь предводителем, и она ползет впереди, проделывая те же беспокойные движения, что и первый вожак.
Разрыв шелковой нити имеет не большее значение. Я вынимаю из середины колонны одну из гусениц и перерезаю здесь шелковую нить. Теперь в колонне оказываются две передовые гусеницы. Иной раз задний вожак нагоняет переднюю колонну, и тогда обе они сливаются вместе. Чаще колонны остаются разобщенными, и каждая ползет куда хочет.
В таких опытах мало интересного. Я задумал еще один: моя цель — заставить описать гусениц замкнутый круг. Станут ли они ползти по дороге, которая никогда никуда не приведет?
Мне пришлось немало повозиться, прежде чем опыт удался. Нужно было и поменьше вмешиваться в дела гусениц и суметь получить замкнутую окружность. Меня выручила случайность. В теплице стоят несколько больших горшков с пальмами: их окружность около метра. Гусеницы часто всползают на них, добираются до валика, близ верхнего края горшка. Вот и круговая дорога. Нужно лишь дождаться подходящего случая. Он не замедлил.
В предпоследний день января 1896 года немного раньше полудня я застаю длинную колонну гусениц, всползающих на горшок. Они ползут вверх, добираются до края горшка и продвигаются по нему в правильном строе вперед. Я жду, пока ряд сомкнется: пока передовая гусеница доползет до точки входа. Через четверть часа предводительница уже совсем близка к нужной мне точке. Теперь нужно удалить остальных гусениц, еще всползающих по стенке горшка, и уничтожить шелковые дорожки, соединяющие край горшка с почвой. Кистью я сметаю всползающих на горшок гусениц и быстро протираю стенки горшка жесткой щеткой.
Интересная картина! В круговом, непрерывном ряду гусениц нет больше предводительницы. Круг замкнулся: каждая гусеница ползет вслед за другой, следуя вдоль шелковой ленточки, лежащей на краю горшка. Любая передняя гусеница теперь — вожак для следующей за ней. Каждая из гусениц и вожак, и не вожак.
По краю горшка при первом же круге была проложена шелковая нить. Гусеницы ползут и ползут, и шелковая ленточка становится все шире и плотнее. У этой круговой ленты нет никаких ответвлений: я стер их щеткой. Что станут делать гусеницы на этой замкнутой тропинке? Станут ли они до полного истощения ползти по кругу? Или сумеют прорвать его — сойдут куда-нибудь в сторону? Ведь это же сплошная нелепость — оставаться там, на краю горшка, без крова и без пищи, когда ничто не мешает уйти оттуда. Действительность показала, что подобная нелепость вполне возможна.
На красноватом фоне горшка блестит белоснежная шелковая лента. По ней ползут гусеницы. День подходит к концу, а гусеницы продолжают свое движение. Удивительно! Их дорога не вполне ровная: она слегка косит и в одном месте немножко спускается с края горшка, а затем снова поднимается. И вот, ползая по кругу, гусеницы все время спускались с карниза, а потом снова поднимались на него. Так была проложена первая нить, и эта дорога стала неизменной.
Дорога все одна и та же, но быстрота передвижения меняется. Гусеницы проползают в минуту в среднем около девяти сантиметров Но бывают остановки, бывают и замедления, особенно когда холодает. В десять часов вечера, гусеницы ползут очень медленно: им холодно, они устали, проголодались. Наступили обычные часы еды. Из всех гнезд, помещенных мною в теплице, повыползли гусеницы и отправились на свежие сосновые ветки. Ползущие по краю горшка гусеницы продолжают свой путь. Стоит только спуститься с горшка, и еда — свежая зеленая хвоя — окажется рядом. Гусеницы голодны, но не покидают горшка. Они порабощены шелковой дорожкой и не могут покинуть ее. В половине одиннадцатого я ухожу, уверенный в том, что за ночь гусеницы покинут свою тропинку.