В первой половине июля вылупляются гусеницы одноцветной мешочницы — крошечные, немного длиннее одного миллиметра. Они бледно-янтарного цвета с блестяще-черными головками, со спинкой первого грудного кольца и буроватыми остальными кольцами груди. Ловкие и проворные, они бойко копошатся внутри мешочка.
В некоторых книгах рассказывают, что маленькие гусенички начинают с того, что съедают остатки своей матери. Не понимаю, с чего и ради чего придумали такую нелепицу. Мать оставляет в наследство своим детям чехол, из оболочки куколки и из собственной кожи она делает им двойную крышу, из своего пуха — загородку и мягкую постель. Все истрачено для будущего, и от матери остаются лишь высохшие лохмотья. Разве можно накормить этими жалкими лоскутками многочисленное семейство?
Нет, мои крошки, вы не едите своей матери. Сколько я ни слежу за вами, никогда ни одна из вас не грызет остатков бабочки. И кожа матери, и другие ее остатки лежат нетронутыми. Нетронутой остается и оболочка куколки.
Наступает время покинуть родимый мешок — тело мертвой матери. Как выйти наружу? Это тоже словно предусмотрено. Гусеницам не приходится уж очень разрушать тело матери: его первые кольца удивительно прозрачны. Это признак, что здесь кожа очень тонка. И правда, когда она подсохла, то стала крайне хрупкой. Достаточно ничтожного толчка, и эти колечки отпадают. Сами или их отрывают спешащие наружу гусеницы? Я не знаю этого в точности, но могу удостоверить: достаточно подуть на сухой мешок, и эти членики отваливаются.
Вот он, выход! Голова самки отваливается, появляется отверстие, выход из мешка. Оболочка куколки была открыта, когда из нее выползла самка. Теперь на пути гусениц кучка нежного пуха. Здесь они задерживаются: одни отдыхают, другие потихоньку ползают. Все они набираются сил перед выходом наружу.
Остановка перед выходом из чехла наружу непродолжительна. Вскоре гусенички выбираются из чехла и расползаются по его поверхности. Сейчас же начинается изготовление одежды: первая еда будет позже. Для начала гусенички одеваются в то, что им досталось по наследству. Они скоблят челюстями стебельки домика-чехлика, выскабливают из них сердцевину. Из наскобленного вещества они изготовляют великолепную белую вату.
Начало изготовления первой одежды замечательно. Гусеничка сбивает вату в маленькие комочки, а их скрепляют шелковыми нитями. Получается нечто вроде гирлянды из ватных комочков. Эту гирлянду гусеничка обматывает вокруг своего тела, сзади третьего грудного кольца, и связывает концы гирлянды шелковинкой. Такой поясок пополняется все новыми и новыми комочками ваты.
Этот пояс и служит основой. То снизу, то сверху, то сбоку гусеничка прикрепляет к нему комочки ваты. Вскоре поясок превращается в маленький шарф, а потом в жилет. Вот он превратился в мешок. Через несколько часов первая одежда готова. Это колпачок белого цвета, и для его изготовления не пришлось далеко ходить. Материал был добыт тут же: им послужили стебельки чехлика-домика.
Я помещаю несколько голых гусеничек в стеклянную трубочку и даю им старые расщепленные стебельки одуванчика. Они наскребывают белой сердцевины и приготовляют себе красивые колпачки.
Успех ободряет меня, и я начинаю разнообразить опыты. Мне не хватает голых гусениц. Что же можно раздеть уже одетых. Вынуть гусеничку из ее колпачка не так уж трудно. Раздетая, она немедленно принимается за изготовление нового колпачка. Я кладу гусеницам стебельки сорго, и тогда колпачки блестят, словно сахарные. Годится и пропускная бумага. Она так понравилась гусеницам, что когда я тут же предложил им старый чехол, то они не обратили на него никакого внимания. Некоторые гусеницы ничего не получают. Но трубочка заткнута пробкой, и они принимаются скоблить эту пробку. Изготовленный ими колпачок так правилен и красив, словно эти гусенички всегда имели дело только с пробкой. Пригодно всякое растительное вещество, было бы оно сухим, легким и поддающимся скоблению челюстями.
Отрезав кусочек крыла крупной бабочки, я положил его в трубку с двумя раздетыми гусеницами. Они долго колебались, и одна из них так и осталась голой. Другая оказалась решительнее и принялась за работу. День еще не кончился, как эта гусеничка оделась в коричневый бархат. Я положил четырем гусеничкам кусочек железного блеска: он вполне доступен их челюстям. Проходит день, и все четыре гусенички остаются голыми. Лишь на следующий день одна из них изготовила колпачок из металлических пластинок. Ее одежда очень богатая, но тяжелая и неудобная, ползать с такой ношей трудно. Я положил гусеничке кусочек сердцевины сорго, и назавтра она оделась в новое платье.
Как видно, потребность одеться столь велика, что гусеничка пускает в дело даже металл, если нет ничего более подходящего.
Потребность одеться берет верх над голодом. Я снимаю одну молодую гусеницу с листка, на котором она кормилась и из пушка которого готовила себе одежду. Оставляю ее голодать два дня. Раздеваю и снова кладу на лист. И вот голодная, не евшая два дня гусеница не ест. Она принимается собирать пушок и делать из него колпачок. Голая, она есть не станет.
Наконец все мои гусенички — их около тысячи — оделись. Они беспокойно ползают в стеклянных банках, прикрытых сверху. Чего ищете вы, мои крошки, покачивая белоснежными колпачками?
Конечно, еды. Чем же вас угостить?
Я пробую все. Кажется, им по вкусу нежные листья вяза. Вчера положил их, а сегодня они уже выедены с поверхности. Но вскоре гусеницы от вяза отказываются. И вот мне приходит в голову счастливая мысль. Между стебельками чехла я заметил несколько кусочков стебля ястребинки. Значит, гусеница посещает это растение. Почему бы ей и не питаться им. Попробуем. Возле моего дома ястребинка встречается часто. Нарываю горсть листьев и раскладываю их по банкам с гусеницами. Прекрасно! Гусеницы тотчас же переползают на листья ястребинки и жадно едят их. О пище теперь думать незачем.
Но вот вопрос. Гусеничка заключена в колпачок. Как же она освобождается от испражнений? Я слежу за гусеницами несколько часов. Оказывается, это совсем нехитрое дело. Мешок-колпачок не закрыт на конце. Сто́ит гусенице немного попятиться, и ее тельце растянет кончик колпачка. Отверстие раскрывается. А когда гусеница продвинется вперед, то конец мешка стягивается, и отверстие само собой закрывается.
Идут дни, гусенички растут. И все время их одежда им впору: не мала и не велика. Как это так? Я ожидал, что, сделавшийся узким, колпачок треснет, а гусеница починит его: соткет полоску между треснувшими краями. Ничего подобного я не дождался. Гусеница поступает проще: она все время работает над своим платьем, портняжничает ежедневно.
Очень легко и просто проследить за ежедневным приростом одежды. Вот несколько гусениц только что изготовили себе колпачки из сердцевины сорго. Такие колпачки белые как снег. Я отсаживаю этих франтих и даю им кусочки нежной коричневой коры. К вечеру этого же дня колпачок стал иным: его передняя часть оказалась коричневой. На следующий день исчезла вся ткань, изготовленная из сорго, и белый нежный колпачок стал более грубым и коричневым.
Я убираю коричневую кору и снова кладу гусеничкам сердцевину сорго. Теперь грубая ткань понемножку отодвигается к концу колпачка, а передняя часть его оказывается изготовленной из белой нежной ткани. Не пройдет и дня, как весь колпачок будет белым. Можно проделывать такую смену сколько угодно раз. Мешочница не кладет заплаток на свою одежду. Она все время надстраивает колпачок спереди, а задняя часть его отодвигается назад и постепенно отпадает кусочками. Не раздеваясь, гусеница меняет платье.
Жара кончилась. Легкий колпачок теперь не по времени, да и гусеницы подросли. Пора начинать готовить толстый плащ с непромокаемой покрышкой. Эта работа начинается без особого порядка. Неравной длины кусочки стебельков и кусочки сухих листьев гусеница прикрепляет позади «шейки» колпачка без всякой системы. Впрочем, эти стебельки и кусочки вскоре отодвинутся назад и в конце концов отпадут. Они временные.