Нет, мне кажется дело не в этом. Наверное, у златки и у геотрупа разная степень чувствительности. Нужны новые опыты.
Я капаю в банку чуточку серного эфира и опускаю туда сразу златку и геотрупа. Через несколько мгновений оба становятся неподвижными: они усыплены парами эфира. Я вынимаю их и кладу на спину на свежем воздухе. Мертвы они или живы?
Они не мертвы. Минуты через две лапки геотрупа начинают дрожать, потом шевелятся передние ноги. Не прошло и четверти часа, как жук задвигался. Златка же лежала неподвижно так долго, что я принял ее за мертвую. Однако ночью она пришла в себя, и утром я застал ее вполне здоровой. Опыт с эфиром не оказался для нее роковым, но его последствия были для златки более серьезными, чем для геотрупа. Более чувствительная к раздражению толчком и пониженной температурой, златка оказалась и более чувствительной к действию эфира.
Однако не все златки одинаковы: у разных видов их различна и степень чувствительности. Случайная находка доставила мне златку липовую и златку хвойную пятнистую. Первая совсем не поддается моим опытам: упорно цепляется за мои пальцы и пинцет, старается тотчас же встать, едва положишь ее на спину. Вторая легко впадает в обморок, но приходит в себя через четыре-пять минут.
Чернотелка пимелия вскакивает тотчас же, как только ее опрокинешь, а другая маленькая чернотелка, которую я нахожу у нас под камнями, лежит больше часа. Медляк блапс принадлежит к тому же семейству чернотелок, и он отчаянно бьется после одной-двух минут обморочного состояния. Бьется потому, что плоская спина и спаянные надкрылья сильно затрудняют ему перевертывание.
Казалось бы, что жуки с короткими ногами, плохие бегуны, должны восполнять хитростью свою неспособность к быстрому бегу. Я делал опыты с листогрызами, с долгоносиками клеонами, с божьими коровками, с жуками-карапузиками. Почти всегда обморок прекращался через несколько минут. То же нужно сказать и о быстро бегающих жуках. Одни из них остаются неподвижными несколько минут, другие, более многочисленные, упорно бьются, пытаясь сразу же вскочить.
Вообще никогда нельзя сказать заранее, как поведет себя то или иное насекомое.
Ясно одно: насекомое с большей чувствительностью дольше находится в состоянии «обморока». Можно ли в таком случае говорить о хитрости и притворстве? Вряд ли.
ОЦЕПЕНЕНИЕ ИЛИ САМОУБИЙСТВО
Нельзя подражать неизвестному — это вполне очевидно. Для того чтобы притвориться мертвым, нужно иметь какое-то представление о смерти. Ну, а насекомое, даже лучше — животное вообще, обладает ли оно таким представлением? Может ли обладать?
Я наблюдал много животных, жил в тесном общении с ними и не усмотрел ничего, что позволило бы мне сказать «да». Представление о смерти у животных отсутствует. Как и ребенок, животное живет только настоящим, будущего для него не существует. Только мы, взрослые люди, знаем, что существует смерть. Впрочем, и у нас это представление о неизбежности смерти требует известной умственной зрелости. На днях я видел трогательный пример этого.
Ночью умерла, прохворав два дня, наша любимая кошечка. Утром дети нашли ее окоченевшей в своей корзинке. Четырехлетняя Аня задумчиво смотрела на друга, с которым она столько играла. Она ласкала мертвого котенка, звала его, угощала молоком.
— Минэ, Минэ! — говорила она. — Он не хочет завтракать. Он спит. Никогда я не видала, чтобы он так спал. Когда он проснется?
Я поспешил отвлечь внимание ребенка от мертвой кошки и тайком зарыл ее. Кошечка перестала появляться в часы обеда. Огорченный ребенок понял, наконец, что он видел своего друга спящим последним сном. Впервые в голове ребенка шевельнулась смутная мысль о смерти.
Может ли насекомое знать то, чего не знаем даже мы в детстве? А ведь и тогда мы мыслим, и тогда мы резко отличаемся от животных. Прежде чем ответить на этот вопрос, проделаем опыт с каким-нибудь животным. Возьмем, например, индейку. Я повторяю с ней тот опыт, который когда-то проделывал в детстве как шалость. Я засовываю ей голову глубоко под крыло и, держа индейку в таком положении, минуту-две тихонько раскачиваю ее. Получается странная вещь. Положенная после этого на землю индейка лежит неподвижно. Ее можно было бы принять за мертвую, но она дышит. Вот, наконец, она приходит в себя, встает, встряхивается. Правда, она слегка пошатывается и вид ее угрюм, но это быстро проходит.
Такое оцепенение бывает длинным и коротким. Здесь, как и у насекомых, трудно выяснить причины различий. У цесарки оцепенение было столь продолжительным, что я испугался. Не было заметно дыхания. Я передвинул цесарку ногой — она не шевелится. Еще раз... Наконец она вынула голову из-под крыла, встала. Оцепенение продолжалось более получаса.
Я проделал то же с гусем. И он лежал неподвижно, как индейка и цесарка. Затем наступила очередь курицы, утки. Эти лежат неподвижно не так долго. Может быть, мой прием действителен только для более крупных птиц? Если верить голубю, то это так: он лежит всего минуты две. Маленькая птичка дубонос еще упрямее: она была неподвижна всего несколько секунд.
Запомним из этих опытов: очень простым приемом можно подвергнуть птицу особому состоянию — птица лежит, словно мертвая. Индейка, цесарка, гусь и другие птицы — разве они хитрили, чтобы обмануть своего мучителя? Нисколько. Они были погружены в глубокое оцепенение. Эти явления известны давно.
Состояние оцепенения моих насекомых странно походит на то же состояние у птиц. И там, и здесь животное выглядит мертвым. И там, и здесь это состояние прекращается от какого-нибудь внешнего раздражения: у птиц — от шума, у насекомых — от света. Тишина, темнота, спокойствие затягивают это состояние мнимой смерти.
В пробуждении насекомых есть некоторые особенности. Их стоит изучить, так как в них-то и скрывается разгадка. Вернемся на минутку к жукам, усыпленным парами серного эфира. Они действительно усыплены и лежат неподвижно не из хитрости, в этом сомневаться не приходится. Они на пороге смерти: если их вовремя не вынуть из паров эфира, то они умрут. Какие же признаки предшествуют у них пробуждению? Они нам уже знакомы: вздрагивают лапки и щупики, шевелятся усики. Пробуждающийся от глубокого сна человек потягивается, зевает, трет глаза. Пробуждающееся от усыпления эфиром насекомое также двигает своими органами.
Теперь посмотрим на насекомое, которое считают притворившимся мертвым. Оно лежит после толчка неподвижно, опрокинувшись на спину. Его пробуждение сопровождается теми же движениями, что и пробуждение после усыпления эфиром. Если бы насекомое хитрило, то какая бы нужда была ему в этих движениях? Как только оно сочло бы опасность миновавшей, оно постаралось бы поскорее скрыться. Нет, насекомое не притворяется. Все эти движения лапок, щупиков, усиков показывают, что насекомое действительно находилось в состоянии оцепенения. Внезапный испуг иногда приводит в неподвижное состояние людей и даже убивает их. Почему же такой испуг, резкое раздражение, не может подействовать на насекомое?
Животное не имеет представления о смерти. Оно не может ни притворяться мертвым, ни добровольно убить себя, оказаться самоубийцей. А между тем я вспоминаю известный рассказ о скорпионе: он якобы убивает себя, если его окружить огненным кольцом. Посмотрим, что тут верно и что неверно.