Звонок в передней вернул меня к действительности; мне показалось, что я долго был в забытьи.
— Черт бы их побрал,— сказала Сьюзен.— Помоги мне, милый.
Я потянул ее за руки и помог ей встать с кушетки, невольно отметив про себя, что раньше я это проделывал без особого усилия. Звонок раздался снова.
— Тебе придется отворить им,— сказала Сьюзен.— А я приведу себя в порядок.— Она весело улыбнулась.— Боже, какой ты растерзанный! А волосы…
Я направился в переднюю, по дороге поспешно стараясь привести себя в приличный вид. Но под взглядами Марка и Сибиллы я ощутил странную неловкость. К тому же в этот вечер я предпочел бы обойтись без гостей, особенно без Сибиллы, чей голос, казалось мне, звучал еще пронзительнее, чем обычно. Они с Марком — прямо с собрания акционеров, рассказывала она, и это было что-то неописуемое, и вообще у нее был сегодня чудовищный день, дети точно с цепи сорвались…
Я обнял ее за плечи и поцеловал в щеку: от ее кожи пахло пудрой и усталостью, на шее из зачесанных кверху волос выбивались жидкие пряди. Марк был всего тремя годами моложе ее, но сейчас она выглядела намного старше его. Она принадлежала к тому типу миловидных блондинок с мелкими чертами лица, которые увядают внезапно, почти за одну ночь: ложатся спать молодыми женщинами и пробуждаются поблекшими матронами.
— У меня есть для вас лекарство, дорогая,— сказал я.— Выбросьте все скверные мысли из вашей хорошенькой головки, у меня есть для вас лекарство.
— И для меня, надеюсь, тоже,— сказал Марк, проходя следом за нами в гостиную.— Я ведь тоже сражался с этими дьяволятами.
— Для вас обоих,— сказал я.
— Они играли в ночной клуб,— сказала Сибилла.— Лиза от них просто в отчаянии. Боюсь, что нам не удержать ее.— Она вздохнула.— Черт бы побрал этих проклятых заморских служанок! Куда подевалась вся хорошая прислуга?
— Ее никогда не существовало в природе,— сказал Марк.— Это легенда, красивая буржуазная легенда.
Он покосился на бар.
— А, я вижу, приготовление моего лекарства идет полным ходом. Ничего больше, Джо, ничего больше, благодарю вас.
В этот вечер он выглядел еще более подтянутым и щеголеватым, чем обычно. Дождь все еще лил, но на нем это не оставило ни малейшего следа. А у Сибиллы туфли были перепачканы грязью, и ворот ее малинового платья намок и потемнел. Ей всегда не везло, особенно в мелочах, с ней вечно приключались какие-то досадные мелкие неприятности. А Марку, наоборот, всегда везло, он принадлежал к тому разряду людей, которые как-то ухитряются не попадать под дождь и могут есть и пить все, что им вздумается, и не тучнеть, и можно было не сомневаться, что и через двадцать лет он будет так же темноволос и хорош собой. Он будет нравиться женщинам всегда, до конца дней своих. Вернее, молоденьким глупеньким девчонкам, угрюмо уточнил я свою мысль. Невольно бросив на себя взгляд в зеркало, я ощутил укол зависти: мой зачес уже плохо скрывал проглядывавшую плешину, и лицо начинало заплывать жиром.
Вошла Сьюзен. Волосы у нее были приглажены, платье застегнуто, все швы и складочки на месте — все аккуратно, благопристойно, как и подобает добропорядочной хозяйке дома, и все же при одном взгляде на нее становилось ясно, что она только что лежала в объятиях мужчины. Такое глубокое удовлетворение было написано на ее лице, что она с тем же успехом могла бы, войдя в комнату, просто объявить об этом. Я заметил, что Сибилла, взглянув на нее, тотчас отвела глаза, а Марк не сумел скрыть своей зависти. Какую-то секунду он выглядел на все свои сорок с лишним лет. Я улыбнулся и, откинувшись на спинку кресла, налил себе еще виски.
3
Тиффилд был в отличнейшем расположении духа. Иначе, собственно, и не могло быть. Я угостил его завтраком, который свободно мог бы насытить семью в десять человек, потом повез в кабаре со стриптизом, а теперь мы сидели в Американском баре отеля «Савой», и он приканчивал двойную порцию мартини и уничтожал маслины и картофельную соломку с такою жадностью и быстротой, с какой поглощал бы любую даровую выпивку и закуску. Я же главным образом довольствовался тем, что наблюдал за ним, испытывая порой легкую тошноту.
— Те, что почернее, особенно вкусны,— сказал он, отправляя последние маслины себе в рот.— Растительное масло усиливает выделение желудочного сока.— Он торжественно и скорбно взглянул на меня, словно заявлял протест против первородного греха или термоядерной войны.