Серафима поняла, что Тырнов фактически выставил ее из колхоза, предоставил самой себе. Чтобы не терять зря времени, она решила заняться доставкой своего провианта. Оставив дома Саньку и захватив с собой мешок для муки, отправилась в первый рейс. Дорога была трудной не только из-за большого расстояния. Давала о себе знать обветшалая обувь. Валенки, починенные не слишком уверенной рукой Саньки, после первого же перехода развалились, носки стали черпать снег. Чтобы как-то их подправить, мальчишка возился с крючками и дратвой чуть ли не всю ночь. Но Серафима утешала себя тем, что весна не за горами и с выменянной мукой и картошкой как-нибудь можно будет дотянуть до теплых дней.
Однажды, когда Серафима пришла за мукой (картофель из-за мороза еще нельзя было перевозить), она у железнодорожного вокзала наткнулась на Кадкина. Он был все в той же истертой шинели и в тех же, недоброй памяти, бурках. Он опирался на ошкуренную толстую палку, служившую ему вместо батожка. Серафима хотела юркнуть за угол пакгауза, но проворная рука Корнея Михайловича уцепилась за локоть Волановой.
— Нехорошо, Серафима, зазнаваться… Что уж тут дуться? Я ведь искупил свою вину прямо-таки по-штрафбатски, — весело улыбаясь, негромко и добродушно произнес он.
Серафима с досадой посмотрела на Кадкина и попыталась освободиться от его руки, но тот не унимался.
— Ты знаешь, на фронте бывают штрафные батальоны. Комплектуют их из преступников, которые виновны перед Родиной. Так вот, если в бою этот штрафник получает ранение — любое: малое или большое, — с него снимается вина, а вместе с ней и судимость. Все это я к чему? Был я здорово виновен перед тобой, но заплатил за это ранением: три пальца на ноге, так сказать, испарились…
— А теперь и ты еще будешь мстить мне? — с испугом взглянула Серафима на Кадкина. — Ну, ну, давай! Только на мне уже места нет для мести — вся исклевана…
— Да ты что! — вспыхнул Кадкин. — Опомнись. За что бы мне мстить? Сам напаскудил — сам получил!
Серафима с недоверием покосилась на Корнея Михайловича.
— А кто же тебя надоумил так?.. Как с последней шлюхой хотел обойтись…
Кадкин не собирался расставаться с Серафимой, которая с недоумением смотрела на его смеющееся лицо.
— Не отпущу, пока не выскажу все от души! Дело теперь уж прошлое. Сам маюсь от угрызений. А знаешь, почему я так сделал? Чужой головой жил. Научил меня тогда Тырнов. Человек, говорит, ты одинокий. Мужик. Зачем тебе говеть-то? И подмигивает. С той, которую мы давеча видели, хочешь прогуляться? Я сначала стал отпираться. Говорю — когда мне с бабами возиться — завтра в районе ждут, сведения кое-какие надо сообщить. А он опять за свое: «Давай, давай! Чего там — оскоромься. А времени для нее много не надо. Баба она гулящая — быстро вспыхивает… Трудов много не затратишь. По стопочке спирта — и ты хозяин-барин Что ты, не живой человек, што ли?». И уговорил ведь, плут.
Впервые за всю беседу Серафима улыбнулась.
— А ты знаешь. Сима, хочешь верь, а хочешь не верь, скажу тебе откровенно, как перед иконой; если бы так просто тогда свои дела сделал — я бы уже забыл тебя, ни разу бы не вспомнил. А вот сейчас маюсь, гложет меня совесть. Как мы иногда бываем самоуверенны! С кобелиными замашками о человечности толкуем. Отпустишь вожжи, и скотина понесет! И еще как понесет! Потом не сразу отмоешься. Теперь вот эта отметина на ноге заставит меня не раз кулаком по лбу стучать.
Он снова засмеялся, отвернул борт шинели и прикрыл шею.
— А хорошо, что я сейчас тебя встретил, а то так бы и уехал с камнем… А тут я как бы исповедовался. Теперь легче будет.
Кадкин отпустил руку Серафимы, но ей теперь почему-то не хотелось уходить.
— Ты меня, конечно, простишь, простишь, Симочка? — вдруг перестав улыбаться, спросил Кадкин. — Ведь у меня, кобеля, столько серьезных дел, а я вздумал искать ветреную бабу.
— Что-то ты, я вижу, опять хочешь подмазаться… Все-таки доказать желаешь. Научилась я за эти годы распознавать таких людей.
Голос Кадкина стал мрачным, тоскливым. Ухватившись обеими руками за клюку, он смотрел куда-то ввысь, поверх крыши вокзала.
— Зачем мне подмазываться? Я завтра выезжаю в Барнаул. Мы больше никогда не встретимся… И от тебя мне ничего не надо. Билет уже в кармане… Кстати, а как у тебя дела? Тырнов помог тебе чем-нибудь? Я ведь тогда его припугнул. Сказал, шуганем с председательства, ежели не поможет тебе…
— Ты велел мне помочь? — бесцеремонно выпалила Воланова. — Спасибо тебе за такую помощь, не забуду твою доброту. Ишь ты… Хоть буду знать, кому «спасибо» говорить.