В голосе Серафимы нетрудно было заметить язвительную насмешку, и Кадкин понял, что Тырнов пропустил мимо ушей его предложение о помощи Серафиме.
— Подлец ведь какой! Перхоть, а не человек… Не знал, не знал… Ну, ладно, все равно его скоро у вас не будет. Махинации кое-какие обнаружились… Чего доброго, и в штрафной батальон может махнуть.
Кадкин торопливо и нервно ощупывал карманы, нашел портсигар и закурил. Он вопросительно смотрел в лицо Серафимы, точно спрашивал ее: «А не врешь ли ты, подружка?»
— Хочешь, я тебе и взаправду помогу? — ошеломил он неожиданным вопросом собеседницу.
— Ты лучше бы не трогал меня, вот и вся твоя помощь. Устала я от помощников. Ничего не надо. Вот, выменяла немного муки и картошки — как-нибудь немного протянем, а может быть, потом еще чего-либо придумаю.
Недокуренная папироска полетела в снег. Кадкин засунул руку за борт шинели.
— Ты не думай, что я собираюсь тебя озолотить. У меня, кроме фибрового рыдвана, набитого кой-какими тряпками и бельем, ничего нет. Живу, как птичка-коноплянка. Прилетел, пощипал в одном месте — и на другое. Мне сейчас не до богатства. Сына разыскиваю по всей стране. С Украины я. Узнал я, что во время бомбежки погибла жена. А сына — ему уже пять лет — кто-то подобрал. Одни говорят — в детдом сдали, который был эвакуирован куда-то, другие утверждают, что взяли его в чью-то семью и тоже увезли далеко в глубокий тыл. В общем, толком никак не разберусь. Ношусь из конца в конец. Я ведь инвалидность имею… С десяток детдомов навестил, везде всех спрашиваю и переспрашиваю, но пока проку никакого. Иногда где-то останавливаюсь, поработаю, сколочу немного деньжонок — и опять в дорогу. Всю Русь объезжу, но найду Ванюшку. Вот посмотришь!
Исповедь Кадкина тронула Серафиму за душу.
— Ты сам, оказывается, такой же горемыка, как и я, а еще собираешься кому-то помогать! — не удержалась она от восклицания. — Так бы уж и сказал, а то лишь бы перед бабами покорежиться. А у самого такое горе.
Кадкин, казалось, не слышал слов Серафимы и продолжал свое.
— Тебе уж в деревне нет житья, до ручки, кажись, дожила. И сама можешь пропасть, и детей загубишь… Я уезжаю в Барнаул… У меня есть здесь комнатушка. Договорюсь с начальником ремонтной мастерской, чтобы он для тебя ее оставил. Мы с ним в хороших отношениях. Поймет. Перевезем мы твое семейство. Устроишься пока, может быть, уборщицей, хлебные карточки получишь. Малого можно в детсад, старшего — в ФЗО. Вот и выход.
Серафима слушала Кадкина и чувствовала, как растворяется ее озлобленность. «У самого дела незавидные, а норовит тоже туда же — помочь кому-нибудь», — думала Серафима, пытаясь угадать, почему все-таки Кадкин решил после такого конфуза хлопотать о ней. Или, может быть, он так же, как и Петька Сырезкин, захотел что-то подстроить, насолить?
Подумала, а не поверила себе. Уж слишком много было в Кадкине простого, доверительного. Широко открытые глаза ни разу не сузила лукавая хитринка. Он ни разу не отвел в сторону зрачков, не произнес вкрадчивого слова. Он разговаривал с ней так, будто между ними ничего не произошло плохого, а напротив — было что-то радостное, приятное. Удивлялась Серафима и спрашивала себя: разве можно так разговаривать с «предательшей», с человеком, которого сегодня многие не терпят, проклинают при встрече?
Предложение Кадкина о переезде в город вначале показалось ей несуразным, никчемным.
Как бы ни было трудно в деревне, Серафима никогда не допускала мысли о переезде в город, она не верила, что вырванное с корнями сможет снова прижиться. А Кадкин с жаром сейчас доказывал ей, что для того, чтобы выжить, нужно быть именно вырванным с корнем и пересаженным на другое место.
Как ни трудно было Серафиме перебороть себя, а все же она поверила, что Кадкин незлопамятный и помочь он ей хочет бескорыстно.
— Ну, а что я смогу здесь делать? Не привычна я к городской жизни. Тут ведь можно еще быстрее сгинуть… Кому мы тут нужны? — задумчиво высказала свои сомнения Серафима.
Но Кадкин обрадовался этим нерешительным словам. Он почувствовал, что его агитация начинает перемогать робость этой неискушенной в житейских делах женщины.
— Начальник этой мастерской — фронтовик, инвалид, вместе на одном фронте воевали, — торопился усилить свое внушение Кадкин, — а значит, такой человек не подведет… Все сделаем, поможем… У него «газик» — автомобиль есть… Думаю — он мне-то не откажет.
Несколько минут Серафима, приложив ладонь ко лбу, молча проницательно смотрела на разгорячившегося Кадкина, который уже начал излагать все подробности переезда, точно Серафима дала на это согласие.