— Не знаю, Василий Тимофеевич… Просмотрела…
Слова Анны ужалили председателя. Но, прежде чем продолжить допрос, он решил удалиться от милиционера и вновь вспыхнувшей от обиды регистраторши.
— Извините, она вот тут придержалась… Не знает, где записывают делегаток… — пояснил он так и неуспевшему по-настоящему вникнуть в суть дела милиционеру.
Понимая, что Курбатов в распаленном состоянии, может душу вытрясти за такой ответ, Анна лихорадочно подбирала что-нибудь убедительное, более веское, чтобы, не дожидаясь вторичного вопроса, сбить председательский пыл.
— Куда ей деться, сейчас будет здесь, уж и по нужде-то нельзя… тут пока что найдешь…
Но все эти объяснения обернулись против же Анны. Узнав, что Серафимы нет уже более двух часов, Курбатов готов был схватить ее за горло.
Анна рассказала правду об исчезновении Серафимы. Через несколько минут все трое были в том самом сельповском магазине.
За прилавком стоял в халате, который уже нельзя назвать белым, мужчина, тоже, как и Сырезкин, с усами. Серая фуражка с коротким козырьком наполовину прикрывала длинный карандаш, торчащий из-за уха. Он любезно расшаркивался перед покупателями.
— Он? — кивнул на продавца Курбатов.
— Не запомнила… вроде бы он и не он, — протянула растерянно Анна.
— Вы здесь, случайно, не замечали симпатичную женщину в розовой блузке? — бесцеремонно вмешался Василий Тимофеевич в разговор продавца с покупателями.
Мужчина умолк, строго, исподлобья посмотрел на председателя и покачал головой.
— Некультурно, некультурно ведете себя, дорогой товарищ. Красивых женщин я не замечаю. Раньше замечал — теперь не замечаю. Жена пригрозила: с корнем, говорит, все повырываю… Так что вы, гражданочка, хотите для гостинцев взять? Вот пробуйте — дыня сушеная, плетеная, прямо из Ташкента сюда попала. Халва подсолнечная и арахисовая… А лещ копченый — пальчики оближешь.
— Вы голову не морочьте! — вспылил Курбатов, — председатель колхоза, наша женщина где-то пропала. Она вот недавно здесь была… Говорите, где она? Не то…
Продавец, видимо, понял, что от такого посетителя ему будет труднее отделаться, чем от назойливой мухи, и, шмыгнув своим крючкообразным носом, громко и членораздельно произнес:
— Да, была такая. Вспомнил. Она накупила целый ворох товаров. Потом подъехала какая-то подвода. Вместе с мужиком загрузили все это и укатили куда-то… Вот и все. А теперь, извините, не мешайте нам работать.
Курбатов ничего не ответил продавцу. Обеспокоенный взгляд метался по всем закоулкам магазина, словно разыскивая там пропажу. В конце концов он сообразил, что ему больше ничего не остается делать, как поверить этому не внушающему доверия человеку.
— Неужели соблазнилась этими пряниками дуреха? — вконец расстроенный, тараторил председатель, выходя с Анной и Агафьей из магазина. — Да, да, накупила, подговорила какого-то мужика и скорее домой, домой… Гостинцем порадовать… Ох, уж эти мне бабы! Как малые дети! А тут-то государственное дело заваливается! Еду в Самойловку! — решительно заявил он, поправляя сбрую мерина. — Ух, не могу сказать, что я с ней сделаю. Ведь на кого бы подумать! Человек человеком была, а оказалась тупицей бестолковой, халявкой… Сколько жизни сразу отхватила, сколько кровушки сразу почернело! Теперь хоть уж и поздно, но все равно найду ее. Ждите меня.
Курбатов отыскал под соломой кнут, легко запрыгнул в повозку, злобным окриком пугнул мерина.
Подняв облако пыли, пролетка помчалась в сторону пойменного луга, к дороге, ведущей в Самойловку.
…Несмотря на историю с Серафимой, этот день для Анны и Агафьи был волнующим. Первый раз в жизни им довелось побывать на таком торжестве. Речи, оркестр, красочные убранства — все это было для них чем-то сказочным, появившимся совсем из другого мира.
Серафиме на слете нужно было рассказать о том, как она добивается высоких надоев молока. Но, узнав об ее отсутствии, председательствующий беспомощно развел руками и с сожалением в голосе доложил:
— Знать, захворала… Что поделаешь?
После завершения слета Анна и Агафья еще долго сидели у колодца на толстом с прогнившей сердцевиной чурбаке. Волнения постепенно улеглись, начали появляться мысли о делах домашних, более близких и понятных.
Агафья заметила, что Анна как-то странно заерзала, без надобности начала то снимать, то снова завязывать косынку, торопливо застегивать и растегивать большие голубые пуговицы на рукавах платья.