Выбрать главу

Михаил неторопливо отодвинул засов и пропустил Серафиму.

— Ага! Ударницы прибыли! — обрадованно произнес он, проталкивая в скобу дубовую задвижку. — Долго они вас мытарили. А я уж два раза борщ подогревал, да наверное, придется и третий раз ставить на примус… Пацаны все хорохорились, но позевота одолела, сдались, завалились. Данилка все твердил: «Мама лампасейки привезет, лампасейки!», а Санька, все про шапку-ушанку…

Казалось, что Серафима не слышала мужа. Сбросив на ходу косынку, она торопливо свернула в спаленку, в которую едва-едва проникал свет керосиновой лампы, грустно взглянула на распластавшихся от приволья и избытка неги сыновей. Поправила под головой подушку Саньки, прикрыла одеялом ноги Данилки.

Серафима не стала удивляться, что Михаил прямо в переднюю затащил только что сколоченный большой стол, от которого по всей комнате разносились свежие запахи сосновой древесины.

— А ты что ж, без гостинцев, што ль? Иль деньги где-нибудь обронила? — удивился Михаил, глядя на пустые руки Серафимы.

— Вот что… — присаживаясь на табуретку и оставив мужа без ответа, заявила Серафима. — Всю дорогу сейчас думала: как быть? И вот надумала.

При свете керосиновой семилинейки Михаил не сразу обратил внимание на затрапезный вид Серафимы… Волосы, которые она прихорашивала перед отъездом в район целых три часа, выглядывали из-под косынки скатанным пучком, не осталось на щеках и следа пудры, а на губах — помады. Непонимающими глазами смотрел Михаил на темно-синие пятна, появившиеся на шее у самого ворота блузки.

— Кто это тебя так? — тараща глаза, произнес Воланов.

— Не перебивай… Я тебе уже сказала, что всю дорогу думала… И вот что надумала — будем расходиться…

Михаил рассмеялся.

— Подожди же! Дай досказать!

Резким движением Серафима сбросила с себя косынку, не обращая внимания на то, что нерасчесанные волосы, как пересушенные волокна, рассыпались по плечам, скользнули на лоб.

— Ба! Да ты совсем осатанела! — не удержался от восклицания Михаил.

— Прожили мы с тобой без малого тринадцать лет… Завидовали нам люди, — продолжала Серафима. — А чему тут завидовать? И достаток, и забота тоже была. А вот сейчас я взяла да и спросила себя: нужно ли так доживать свою жизнь?.. И оттуда, от сердца пришел ответ: нет, не надо так жить, если есть рядом другая жизнь… — Я ухожу к Сырезкину… Он будет меня любить, будет и детей моих беречь…

— Сырезкин?! Чего ты мелешь! Откуда он? Иль ты его встретила?

— Миша, я тебе объясню…

И только после этого объяснения Михаил начал догадываться, что в его семье что-то стряслось, нежданным гостем ввалилась в дом беда.

— Не смотри на меня так, Михаил, — ощутив на себе тяжелый, испуганный взгляд совсем обескураженного мужа, негромко произнесла Серафима. — Я знала, что делала… Я уж его… Все решено. Ну, а теперь ты будешь бить меня… Что подать? Вот эту рейку или кулаком обойдешься? А то перед людьми будет как-то неудобно: даже синяка нет… Только уж не уродуй — все-таки… детей надо еще вырастить…

Михаил заерзал на табуретке, потом медленно повернулся к окну, уставился в ночную темень, словно выискивая там подходящие слова, которыми следует сейчас ответить на все несуразное, дикое и жестокое, услышанное им от Серафимы. Михаил вдруг почувствовал, что он бессилен.

— Не стану я тебя бить, у меня все равно от этого не полегчает на душе, — удивил он Серафиму своим спокойствием и даже, как ей показалось, безразличным голосом. — Ошибка, стало быть, произошла тогда с нашей свадьбой.

— Да, ты правду говоришь… Ошиблись тогда… Много времени потеряли, — не дав ему договорить, вмешалась Серафима. — Я утром на проезжей подводе еду в район. Все обговорю с ним и переберемся туда… — А ты побудешь с детьми?

Михаил молча поднялся, отвернул в сторону глаза и, тяжело переступая белыми от опилок сапогами, направился к выходу. Серафима посмотрела на его широкую, слегка ссутулившуюся спину и начала готовиться ко сну…

IX

…Такую несуразную оживленность можно видеть разве только в расшевеленном палкой муравейнике. Едва еще только взошло солнце, а деревенские женщины уже начали бегать от двора к двору. Сообщить важную весть кому-то первой, увидеть лицо опешившей собеседницы многие считали для себя делом соблазнительным. Агафья не в силах была удержать в себе жгучий секрет о Серафиме и, едва дождавшись рассвета, вышла за калитку, чтобы встретить первопопавшуюся женщину.

Через час около дома Волановых уже «дежурили» пять-шесть женщин. Они не скрывали своего намерения. Одни терзались от желания узнать, насколько сильно Михаил избил свою жену, другим хотелось всего лишь увидеть виновницу, еще точно не зная — стоит ли этому случаю возмущаться или завидовать?