Как ни старалась Серафима пораньше ускользнуть из дома незамеченной, ничего у нее из этого не получилось. Чуть приоткрыв калитку, она увидела прильнувшую к забору Агафью, которая пыталась через отверстие, оставшееся после выпавшего сучка, увидеть что-нибудь во дворе Волановых. Но, видимо, сучок, когда-то заполнявший отверстие, рос в свое время не в том направлении, куда сейчас Агафье хотелось направить свой взор. Делегатка слета из стороны в сторону перемещала массивные ягодицы, ерзала плечами, попеременно подставляла к круглой дырке глаза, рассчитывая удовлетворить желание.
— Да ты отсюда ничего не увидишь, подружка, — с издевкой в голосе произнесла Серафима. — Вблизи у самого угла доска плохо прибита — вот там все хорошо видно и слышно.
Агафья испуганно ойкнула, выпрямилась и начала внимательно осматривать носки своих калош, надетых на босую ногу.
— Ты уж не подумай, Серафимушка, что я-то в ваш двор поглядываю, — краснея оправдывалась Агафья. — Вот шла мимо и гляжу: какой же кружок на доске гладенький да ровненький получился, аж не наглядишься. Иль нарочно кто его сделал, или от сучка… ей, пра. А ты как думаешь?..
— Так вот, Агафьюшка, не трудись… Все я ему рассказала, ничего не утаила. Думала, побьет он меня и на душе будет легче. А он не стал бить…
— Да неужто и за это бить-то надо?.. Вот уж богатство у него украли! За все они нас колотят — еще не хватало бы и за это бить! — угодливо затараторила Агафья, пристально рассматривая Серафиму. — Да ежели он умный — спасибо должен говорить бабе. Пока чужие мужики любят — значит, хороша собой женушка! Эх, в меня бы кто так втюрился! Каждый день бы на коленях перед иконой стояла…
Круглое, сплошь изъеденное оспой лицо Агафьи осветилось мечтательной улыбкой. Делегатка слета, наверное, решила, что разговор с Серафимой принял доверительный оборот, и поэтому начала закидывать удочки подальше…
— А все-таки, Симочка, скажи: как он тебя вечор встретил? Ты ведь знаешь меня. Скорее рыба проболтается, чем я… А я тебе потом еще одну новость скажу.
— Ну, если уж скажешь, то так и быть — все выложу. А ты знаешь, почему он меня не стал колотить? Ты ведь моя спасительница! Да, да, вот тебе крест, побожусь!
Глаза Агафьи мгновенно округлились.
— Чего мне кривить теперь душой? Мы ведь уже все решили, договорились разойтись… А тебе спасибо. Он и говорит мне: «Давно я ждал, когда ты где-нибудь наблудишь. А то так ни за что, ни про что тебя не выгонишь… Живу с тобой, а сердце тянется к Агафье…».
— Чего мелешь-то? — вздрогнула Агафья.
— Я же тебе говорила, что у нас с Михаилом все покончено, мне теперь уже все равно. Так слушай уж всю правду… Женщина она, говорит, пышная, нежная… холостая девица… Такие как раз мне по вкусу. Только вот — не умею я вашего брата уговаривать… Люблю, а сказать не могу… вот такой уродился…
— Да что уж у него с языком-то? Может быть, к бабке надо сходить? — встревожилась зардевшаяся Агафья. — Я тут одну знаю. Надо подсказать… А чего ж это так мыкаться? По правде скажу, тебе одной: и твой бывший муженёк не раз заглядывался на меня. Бывалыча, идет, идет мимо, а потом как завернет прямо на меня, аж чуть с ног не сшиб… А его… карахтер мне очень ндравится… Ругаться мы с ним не будем…
Агафья спохватилась, что с языка стало срываться лишку, согнала с губ предательницу-улыбку.
— Э, куда ты такую рань подалась? Я вот все уже прибрала, воды с речки хочу взять — голову помыть.
— Некогда мне с тобой, Агафья. В район надо отправляться. Дела нужно улаживать…
— А как же с ребятишками у вас будет? — снова не удержалась Агафья. — Конечно, если бы их не было…
— Ребятишек Михаил мне не отдает. Не доверяет. Говорит: сам воспитаю, — продолжала забавляться наивностью своей подруги Серафима.
— А чего это уж сам? Али я не помогу?.. К ребятишкам я всегда с лаской… Никогда не забижу. Пусть хоть пятеро их будет…
На этом их разговор закончился. Желание выведать у Серафимы еще кое-что было настолько большим, что Агафья не могла осилить себя — повернуться и отправиться домой. Возбужденная необычной новостью, она долго и пристально смотрела вслед Серафиме. И в эти минуты одинокая, бесхитростная женщина, находившая до сих пор утеху в жизни лишь в том, что ей иногда удавалось почесать языком о семейном счастье, считала себя наконец-то замеченной богом.
Недалеко от проселочной дороги, прислонившись к столбу обветшалого овина, минут двадцать ждала Серафима бричку деда Акима, который каждый день, ранним утром, не исключая и выходные дни, проезжал здесь на трясущейся, как от падучей болезни, повозке.