По-всякому воспринимали сельчане эту трагическую весть. Одни недоумевающе жали плечами, другие выражали свои мысли более откровенно, начиная всякие суждения со шаблонной поговорки для такого случая: «Хоть и нехорошо говорить о покойнике плохое, но…».
— Кто бы знал, что она такая…
— Позарилась на чужое добро, а господь-то и покарал…
На первый случай погорельцу был отдан домишко Агафьи. Небогатый скарб погибшей правление единодушно решило считать собственностью пострадавшего. Принимая дом, новый хозяин оценил его язвительной усмешкой: «С паршивой овцы хоть шерсти клок».
Но версии погорельца о причине беды жить пришлось недолго.
Несколько дней работала на селе следственная комиссия, хотя члены ее, приехавшие из района люди, были не из новичков в своей работе. Уже были закончены опросы, подготовлен акт о гибели человека. Но точка на расследовании все же не была поставлена. Одному из членов комиссии еще раз захотелось взглянуть на детей. Семилетний Вася, который во время расспроса все время твердил о лавке и «лампасейках», куда-то убежал, а двухлетний Миша, еще не научившийся понимать беды, неутомимо гонял по комнате Агафьиного кота. Следователь подозвал малыша, и вдруг его глаза округлились от удивления: на коже малыша чуть ниже локтя расплылось красное пятно.
Удивило его и то, что родители ничего не сказали об этом ожоге. Маловероятным было и то, что такую «ваву» ребенок приобрел как-то незаметно и тихо. Во время пожара? Но ведь он был с братом в магазине, а потом, когда огонь уже бушевал, кто бы его туда подпустил?
Или он все-таки там был? Тут было что-то неладное. И следователь еще раз решил поговорить со старшим мальчиком, убедиться, всю ли тот говорил правду. И вскоре выяснилась совершенно другая картина.
Сразу же после ухода родителей Вася кинулся к керосинке, свернул набок кожух и подпалил фитиль. Потом он полез под сундук и достал оттуда кусок свинца. Вся его затея состояла в том, чтобы растопить металл и сделать из него округлую болванку для игры в бабки. Почти у всех мальчишек такие «свинчатки» уже были. Мальчуган зажег керосинку и вывернул фитиль чуть ли не до отказа. Языки пламени едва не доставали дна консервной банки, в которую он положил свинец.
Огонек керосинки сразу же привлек Мишу. И он начал совать куски бумаги в огонь. Раза два Вася отгонял от себя брата, но, когда металл расплавился, он схватил тряпку и унес банку в другую комнату, чтобы вылить его в подготовленную форму. Миша запалил большой кусок промасленной бумаги. Но тут пламя обожгло малыша, и он бросил догорающий кусок бумаги на пол, на пропитанные керосином доски. В этом месте много лет стояло ведро с керосином, которым хозяин пользовался для заправки лампы, керосинки и примуса.
Пол вспыхнул, и пламя лизнуло руку малыша. Он с перепугу и от боли закричал не своим голосом и бросился наутек, в комнату, шмыгнул под кровать и умолк. Выскочивший в сенцы Вася, вначале оторопел, потом начал ногами затаптывать огонь. Делал он это с отчаянной торопливостью, но толку было мало: огонь не снимался. В суматохе Вася не заметил, как зацепил ногой ведро с керосином и опрокинул его. Огонь ухнул, и пламя взметнулось к самому потолку. Перепуганный насмерть мальчишка выскочил из дому и с криком побежал по улице, которая как назло оказалась пустынной. В это-то время из-за угла и вывернулась Агафья.
— Пожар! Дом наш горит! — не помня себя орал мальчишка.
— А ребятенки-то где, Танька с Мишкой? — сразу же спросила Агафья.
— Там, там! Дома никого! — кричал и плача, указал Вася на свой дом.
Развязка наступила быстро. Агафья выбила окно и запрыгнула в прихожку. Деревянный дом давнишней постройки пылал уже большим костром. Языки пламени обрабатывали верх, пробивались из-под фронтона наружу. Из разбитого окна повалил черный дым.
Агафья с криком бегала по комнате, разыскивая детей. И вот она, вся разлохмаченная и перепачканная сажей, показалась у разбитого окна, просунулась, поставила на землю Мишку и опять исчезла в густом дыму.
— Таня! Таня! Где ты, дочка? — вот все, что успел услышать из объятого пламенем дома Вася.
Но растерявшийся мальчуган не сообразил, что Агафья ищет в доме сестренку, которой там нет. Ее взяли с собой родители. И в это время наверху что-то треснуло, закачалось и вдруг пылающая кровля, как огромная шапка, опустилась и накрыла все, что находилось в доме.
Боясь большой взбучки от отца за содеянное, Вася и придумал свой рассказ о сельповской лавке и о красивых банках с леденцами.
XXIV