Поднялся, вышел во двор. Глотнул свежего воздуха. Серело. Под навесом, возле коней, бодрствовали гридни. В стороне копенка сена, а у колодца несколько гридней у костра отогревались. Искры от огня роем взлетали в небо, на лету гасли.
Князь прилег у копенки сена. Догорали звезды. Сено хоть и прошлого укоса, а пахло луговым разнотравьем.
И вновь глаза Дмитрия уперлись в небо. Оставшиеся звезды перемаргивались, будто о своем безмолвно вели речь. Старый гридин как-то сказывал, что звезды - души умерших. Какая же из них душа Александра Невского?
Каким он был в жизни? Отец часто уезжал в Орду, дома его не видели годами. Хотел жить по справедливости, а всегда ли это удавалось? Когда татарские переписчики ввели на Руси подушную перепись, новгородцы взбунтовались и Невский призвал их не накликать на город беды. Это ему, Александру Невскому, принадлежат слова: «Граждане Великого Новгорода, настанет час, когда встряхнется народ русский!»
Дмитрий ждал, когда же такое случится. Словам отца он верил, но когда же произойдет это? Эвон, брат Андрей ездил в Сарай, к Тохте, он, Дмитрий, - к Ногаю…
И еще спрашивал Дмитрий: почему великое княжение отец завещал ему? Оно внесло разлад между братьями…
С такими мыслями князь пребывал в дреме. И привиделся ему Александр Невский, будто он строго спрашивает:
«Я на тебя, Дмитрий, Русь оставил, а вы с Андреем ее терзаете, аки звери ненасытные. Ко всему татар в распри втягиваете… Я, сыне, покоя жду… Устал я в волнениях… Господи, будет ли покой на земле русской?..»
И вздохнул, да так ясно, что Дмитрий пробудился, подумал: «А сон ли это, не стоял ли отец рядом?..»
Гридни засуетились, загомонили. Боярин из старших дружинников сказал отроку:
- Княжьего коня вычисти, извалялся. Да зажгите факелы!
Воины надевали кольчужные рубахи, подпоясывались саблями. Отрок помог облачиться князю, подвел коня и придержал стремя.
Затрубил рожок, вперед выехал гридин с княжеской хоругвью, и отряд тронулся.
Не слишком желал ярославский князь встречаться со своим тестем, ханом Ногаем, и, когда согласился на предложение городецкого князя, все оттягивал отъезд. Однако, прослышав, что великий князь Дмитрий вмешался в свару ростовских князей, Федор Ростиславич заметил возмущенно:
- Сегодня он к Борисовичам в душу полез, завтра ко мне заявится. Уж-таки доведется к хану ехать…
В мае прошли грозовые дожди, досыта напоили землю. Дикая степь ожила, и сочная трава покрыла землю. И только местами рыжими латками выделялись суглинки с редкими, вымытыми до блеска булыжниками. Вот-вот раскроется степь лазоревым цветом, засинеют васильки, и желтыми полянами поднимется маслянистая сурепка. Дивными красками заиграет донское приволье. Степь не имела ни начала, ни конца.
На исходе мая, травня-цветенья, по степи ехал ярославский князь с женой и небольшой дружиной. Князь Федор глазами окидывал степь. Вот она оборвалась буераком с колючим терновником. На обрывах земля подобна слоеному пирогу: белесая, каменистая, грозящая в непогоду обвалами.
В буераках волки закладывают логова, в них выводят волчат, здесь они сбиваются в стаи, и ночами их вой слушает степь…
Неожиданно вдали блеснула речка, местами заросшая камышом. Зейнаб вскинулась и, хлестнув коня, птицей полетела к реке. Ярославский князь улыбнулся. Зейнаб оставалась верной дочерью степи, ее не преобразила десятилетняя жизнь в лесном Ярославле. Она любила обычаи предков, пила кумыс, какой привозили ей в бурдюках, ела отварную конину с пресными лепешками, а утрами пела протяжные песни, напоминавшие степи и табунщиков, объезжающих свои косяки.
Шел пятнадцатый день пути. Прошло несколько дней, как всадники повернули на юго-запад и ехали к днепровскому гирлу. Иногда им попадались кочевья Ногайской Орды: разбросанные в степи юрты, кибитки, двуколки на высоких колесах. Горели костры, возле них возились татарки, сновали стаи мальчишек. В степи сбивались в косяки необъезженные кони. За ними приглядывали табунщики.