Размяв ноги, затекшие от долгого сидения в седле, и поев, мурза улегся на кошме и, глядя в звездное небо, крепко заснул. Его густой храп заглушал все остальные степные звуки.
Ночь была душной, и к рассвету разразилась гроза. Раз за разом блистали молнии и гремел гром. Временами молния ярко освещала келью, и тогда, разрывая небо, грохотала поднебесная.
Вспышки озаряли лик Всевышнего на иконе, строго смотрели глаза Иисуса.
Подобную грозу Дмитрий пережил когда-то давно, в юности, живя в вотчине отца, в Берендееве.
Там, в Переяславле-Залесском, юный Дмитрий был убежден, что вся его жизнь, все будущее должно быть связано с этим удельным княжеством. Что не будет великого стола владимирского - его займет старший брат Василий, не возникнут распри между ним, Дмитрием, и братом Андреем, не случится ордынских разорений, какие происходят по вине городецкого князя…
В Берендееве по весне Дмитрий любил выходить в поле, наблюдать, как смерды поднимают первую борозду, как деревянное орало под рукой пахаря режет поле, а к полудню по первой пахоте неторопливо прыгают грачи и воронье, выискивая корм.
Порой Дмитрий присаживался к пахарям, когда они принимались за немудреную еду: ржаной хлеб, луковицу, иногда сало. Запивали острым, шибавшим в нос квасом…
Бывал юный княжич и у рыбаков. Выходил с ними снимать сети, смотрел, как бьется в ячейках рыба, варил на костре уху, хлебал из одного казана с рыбаками, вдыхая горький дымок костра.
В такие дни Дмитрий не мог и подумать, что его ожидает жизнь неуемная…
Инок Дмитрий опустился на колени, перекрестился и, отбив земной поклон, прошептал:
- Господи, Боже правый, прости прегрешения мои в делах и помыслах…
И Бог будто услышал молитву инока. Гроза уходила от монастыря все дальше и дальше, реже слышалось урчание грома и виделись вспышки молнии, а вскоре все стихло.
Совсем неожиданно пробилось воспоминание детских лет. Они с отцом, Александром Ярославичем, ехали из Великого Новгорода в Переяславль-Залесский. Дорога тянулась все больше лесами, иногда выводила на простор. Встречались редкие деревеньки, речки, болотистые поляны. Ночевали в крестьянских избах, подчас у костров.
Однажды довелось спать в избе, на полатях. Сквозь прогнившую солому на крыше виднелось звездное небо. Дмитрий слышал голос отца, спрашивающего старуху хозяйку:
«Где старик твой, Василиса?»
«В ордынский набег убили», - был ответ.
«Прости, Василиса. Много таких, как ты, на земле русской…»
Спал Дмитрий, прильнув к отцовской груди, и не почувствовал, как Невский подхватился поутру, покинул избу.
Пробудился Дмитрий от дыма. Старуха топила печь, гремела ухватом. Дым стлался над полатями, тянуло к дыре в крыше.
Выскочил Дмитрий во двор. Отец стоял на лесенке, сбрасывал с крыши прогнившую солому, а гридни подавали ему охапки свежей.
Когда крышу в избе перекрыли, Невский отряхнулся, сказал:
«Дело доброе завсегда в радость. Теперь и в дорогу можно».
В Москве тверского князя не ждали. Тверские князья считали Москву малым городом, а московских князей - меньшими братьями. Тверь издавна вела с Владимиром спор, какому князю быть великим. Тверской князь Михаил Ярославич даже на ханский знак ссылался.
Михаил Ярославич, высокий, широкоплечий красавец, вступил в горницу, чуть пригнувшись в дверном проеме, опустился на лавку.
- Як тебе, Даниил Александрович, завернул, из Переяславля ворочаясь. Поди, мыслишь: эка крюк дал, неспроста!
Князь Даниил умостился напротив, не перебивал, а Михаил Ярославич продолжал, потерев тронутые сединой виски:
- Ты, чай, слыхал, князь Андрей сызнова навел ордынцев на Русь, с ним мурза Чета. Сказывают, князей на съезд созывают. Чета нас рассудить намерился. Князь Андрей на переяславского Ивана замахивается. Просят меня переяславские бояре в отсутствие князя Ивана в защиту переяславцев голос подать. Могу ли я на твою помощь положиться, Даниил?
Московский князь насупился, ответил резко:
- Я ли не просил брата Андрея на Переяславль не зариться? Не послушался. Ежели соберется съезд, нам с тобой, Михайло Ярославич, пора Андрею место указать.
- Истину глаголешь, Даниил Александрович. Аль неведомо, какие козни творит Андрей? Еще с тех лет, как отцом Александром Ярославичем Невским в Городце посажен, алчность свою неуемную никак не сдержит, Дмитрия со свету сжил.
- То так, - согласился Даниил. - Прежде я ему верил… Одним словом, осатанел князь Андрей, теперь на все пойдет, дабы власть свою укрепить.