Разговор перекинулся на Анастасию и Ксению.
- Княгиню Анастасию жалко. Сколь вижусь с ней, тоска ее гложет, - заметил Даниил.
Стодол усмехнулся:
- Мне, княже, под седьмой десяток добирается, а коли б женку мне годков тридцати, ее бы тоска не заедала.
- Немало лет прошло, как городецкий князь Андрей Александрович взял в жены Анастасию, а Михайло Ярославич - Ксению. В Твери мир и согласие, голоса княжат слышатся, а у великого князя незадача…
- Красива Анастасия. О-хо-хо, мысли грешные.
- Не возжелай жены ближнего твоего - аль позабыл, боярин, заповедь?
- Как забыть, коли лукавый под ребро толкает.
Въехали в московский посад. Стража с башен издали углядела князя, подала сигнал, и кремлевские ворота распахнулись, впустив всадников.
Первым, кого Даниил встретил, войдя в палаты, был Юрий. Невысокий, коренастый, с русой бородкой, княжич был похож на отца: такие же глубоко прячущиеся под нависшими бровями глаза, мясистый нос и одутловатые щеки.
- Сыне, - сказал ему Даниил, - весной отправлю тебя к хану Тохте, повезешь ему дары московские. .Настает такое время, когда Москва Владимиру противостоять должна, а без благосклонности хана нам не удержаться.
- Как велишь, отец. Хотя Москва княжество малое и богатством ноне обижена, однако в Орду есть с чем ехать.
- Трапезовали?
- Тебя, отец, дожидались.
- Тогда зови Ивана и вели стряпухе стол накрывать, я переоденусь да умоюсь с дороги. Эвон, морозом лик прихватило, и борода не спасение.
Даниил рассмеялся.
- Ты чему, отец? - удивился Юрий.
- Тому, сыне, что, по всему, кровь моя уже не греет, а я на мороз пеняю.
- Ты, отец, еще в теле.
- В теле-то в теле, да куда годы денешь, а они сказываются.
С тем в опочивальню удалился. Гридин помог князю разоблачиться, подал рубаху, но Даниил молвил ему:
- Потом надену, сейчас прилягу, чуть передохну перед трапезой.
Сомкнул глаза и не заметил, как заснул. Юрий заглянул в опочивальню, увидел спящего отца, сказал гридину:
- Не буди, пусть спит, - видать, умаялся.
Ох, Дарья, Дарья, крепко же ты запала в душу Олексе. С того памятного воскресного дня, как поел он Дарьиных пирогов на торгу да провел пирожницу домой, улучит свободное время, так и бродит вокруг ее домика. Он у нее ладный, на каменной основе стоит, бревна одно к одному подогнаны, тесом крыт. И месяц и другой все не решается гридин постучать в двери Дарьиного дома.
Но однажды к калитке вышла сама Дарья, улыбнулась по-доброму:
- Терпелив же ты, гридин.
- Да уж как видишь.
- А ежели прогоню?
- Ходить буду, пока не примешь.
- Коли так, что с тобой поделаешь, заходи.
Слегка пригнувшись под дверным проемом, Олекса вошел в сени, снял подбитый темным сукном полушубок и шапку, повесил их на колок, вбитый в стену. В полутемной горнице в печи весело горели дрова, на лавке стояла кадка с кислым тестом. Хозяйка готовилась печь пироги.
Олекса сел. Дарья встала в стороне, скрестив на груди руки. Улыбнулась:
- Гляжу, все топчешься, топчешься. Неделю и месяц. Ну, мыслю, замерзнет гридин, а с меня спрос.
- Князю Даниилу ответила бы.
- А мне князь Даниил Александрович не указ, мне мое сердце судья.
Дарья достала из печи горшок со щами, налила в чашу, поставила перед гридином:
- Ешь, Олекса, чай, оголодал; с утра бродишь.
Гридин ел охотно. Щи были наваристые, обжигали. Когда чаша оказалась пуста, Дарья положила перед Олексой добрый ломоть пирога, пошутила:
- Есть ты горазд, а как в работе?
- А ты испытай.
- И испытаю. Вон ту поленницу возле избы видел? Переколи.
- В один день?
- Нет, - рассмеялась Дарья, - в неделю.
- Справлюсь. Лишь бы не передумала.
- Да уж нет, раз впустила.
- Не пожалеешь.
- Дай Бог. Как на гуслях играл и пел, в Твери слыхивала, сердце тронул, а каков человек - время покажет.
- Правда твоя, принимай какой есть.
- Был бы без гнили и червоточины в душе.
- Чего нет, того нет.
Только зимой владимирский боярин Ерема выбрался в Москву. Никого не стал посылать, сам отправился. Оно сподручней: и наказ великого князя исполнит, и боярина Селюту, старого товарища, проведает. Дорога сначала тянулась вдоль Клязьмы-реки, затем сворачивала на лед, и копыта звонко стучали по толстому настилу. Кованые полозья саней скользили легко, повизгивая, а боярин мечтал, как его встретит Селюта: они попарятся в бане, потом усядутся за стол и до темноты, а то и до полуночи будут вспоминать прожитые годы.