— Кто-нибудь желает высказаться?
Тишина. Сосудистые хирурги внимательно изучают состояние ногтей на руках. Сэм Глэтман подмигнул мне, но рта не раскрывал. Ну что за говнюк Илкади! Он прекрасно понимает, что оперировать лежачую девяностолетнюю бабку—безумие. Сам он никогда не притронулся бы к ней, но он готов к публичному вранью, лишь бы защитить престарелого ментора. Еще одно убийство Терминатора-1.
Я поднял руку и начал без разрешения председателя:
— Доктор Мошеш, не могли бы вы представить клиническую картину этой больной. Вы говорили о преходящих приступах ишемии, нельзя ли уточнить?
Вайнстоун метнул на меня недовольный взгляд, как бы говоря: «Заткнись ты, дай мне закончить разбор!» Мошеш невразумительно отвечал:
— Я полагаю, что у нее были приступы ишемии, я не осматривал эту женщину до операции, ее доставили в операционную из терапевтического отделения, а потом она умерла…
Негромкий смех раздался со стороны резидентов. Нельзя признаваться в таких вещах! Резидентам положено знать больных, взятых на операцию. Ключевое требование устава Американской хирургической ассоциации состоит в том, чтобы резидент оценивал состояние больного до операции и принимал активное участие в послеоперационном ведении. Все знают, что выполнить это правило порой невозможно — резидент часто впервые видит больного уже после анестезии. Но зачем рассказывать об этом сейчас!
— Доктор Манцур, вы будете говорить? — спросил Вайнстоун.
Я продолжал стоять все это время, от меня они так легко не отделаются.
— Уважаемый председатель, разрешите все-таки узнать у доктора Мошеша о симптомах.
Вайнстоун не слушал меня и смотрел на Манцура, наконец начавшего отвечать своим негромким голосом.
— Доктор Вайнстоун, это несчастье, бедная старушка, тяжелое каротидное поражение. Операция была обычной, шунт ввели и удалили без проблем, ничего больше я сделать не мог. Очень печально.
— Доктор Манцур! — выпалил я, прежде чем Вайнстоун мог остановить меня. — Клиника! Была у нее клиника или нет? Каково было ее общее состояние, она могла передвигаться?
«Крестный отец» обернулся и посмотрел в мою сторону. В аудитории стояла тишина. Никому не приходило в голову спрашивать великого Манцура о показаниях, для Манцура показанием к операции было его желание оперировать, много лет он терпеливо подтверждал эту очевидную истину.
— Доктор Зохар, — произнес он медленно и отчетливо, — пациентка страдала от головных болей и головокружения, у нее был значительный стеноз. Почему вы не слушали доктора Илкади?
— Это всего лишь неспецифические симптомы, а не клиника преходящей ишемии. Девяностолетняя старуха была прикована к постели, не так ли? Я не вижу ни одного показания к операции!
Вайнстоун поднял руку.
— Позвольте перейти к следующему разбору, — прервал он дискуссию и обратился к Малкольму Раску, который вел протокол конференции. — Доктор Раск, каково наше заключение?
Махмуд Сорки сидел на последнем ряду — намного выше остальных. Он всегда опаздывал на М&М конференции и ждал повода заявить о своем присутствии. Он не был сосудистым хирургом и не имел большого опыта в этой области. Ему не хватало терпения, необходимого для успешного выполнения филигранных операций на крошечных кальцинированных и склерозированных сосудах. Он никогда бы не стал углубляться в разбор какой-то сосудистой операции, но сегодняшняя конференция раздражала его. «Как смеет этот ничтожный слизняк Зохар задавать вопросы самому Джозефу Манцуру? Спрашивать Манцура о показаниях? Смешно!»
Махмуд Сорки давно понял, что я возмутитель спокойствия. Он считал, что я просто напичкан бестолковыми комментариями и вопросами. «Преподаватель хирургии? Профессор? Задница, а не профессор! Все они бумагомаратели, могут держать в руке только ручку и ничего больше. Носятся со своими книгами, бесполезные хирурги. Тормоза. Нет никого быстрее Сорки, я — лучший скальпель Парк-госпиталя. И весь город это знает, я не зря получил премию „Лучшего хирурга года“. Желчный пузырь — сорок пять минут от разреза до последнего кожного шва! Гастрэктомия — фигня! Несколько сшивающих аппаратов — вжик! вжик! — и желудок в банке с формалином!»