У меня ничего не получалось, я старался захватить глубоким стежком края рваной раны и затем осторожно стянуть их узлом, но каждый раз шов прорезал тонкую и рыхлую мышцу. Я пробовал снова и снова…
Розовая кровь шумно сочилась, потом стремительным потоком лилась из большой дыры в левом предсердии, текла в переполненные бутыли отсоса и хлюпала на полу.
— Мы теряем ее, — спокойно прокомментировал старший анестезиолог, ему не впервой видеть молодого некомпетентного хирургического резидента,[1] теряющего пациента.
Я был доведен до отчаяния и парализован. «Черт! Это предсердие мягкое, как дерьмо, я не могу закрыть его, — ей конец», — лихорадочно думал я. Попробовал прошить еще раз. Все длилось, возможно, минуту или две, но позже, как при замедленной съемке, я буду часами прокручивать это в своем мозгу.
Мне довелось увидеть множество колотых ран сердца в первый месяц хирургической резидентуры в клинике Леди-Мэрси. Я даже прооперировал несколько таких ран под наблюдением опытного Йоргуса, моего старшего резидента. Йоргус тогда мог похвастаться самым большим количеством операций на поврежденных сердцах. Но сегодня я был без него, это был мой «самостоятельный полет».
Всего двадцать минут назад я дремал с несколькими резидентами в «яме» приемного отделения, когда привезли молодую женщину, мокрую от пота и уже с непроизвольной дефекацией. Пульс был едва ощутим, а слева от грудины определялось большое ножевое ранение. «Еще один пьяный и ревнивый любовник!» — в такое время ночи это было ясно без объяснений.
— Пошли! — прошипел я резидентам, которые двигались слишком медленно. Мы повезли раненую в операционную, крича: «Ножевое сердца!» — местный призыв к битве. Наши крики разбудили анестезиологическую и сестринскую бригады. Нож Любске[2] к грудине… Открыли перикард… Палец в рану левого предсердия… Шелковый шов… Но на этот раз все шло не так: швы не держались на тонкой мышце предсердия, нить при стягивании прорезала стенку сердца раз за разом…
— Это бесполезно, она ушла! — сказал анестезиолог с презрением, когда я заставил один шов держаться. — Вы можете продолжать, но она потеряла вдвое больше ее объема крови, она пуста… Давайте останавливаться! — Он выключил респиратор и вышел из операционной.
Я смотрел на труп, сотворенный мной, — на губах остатки красной помады, красный маникюр на ногтях. Никто не произнес ни слова, пока я зашивал кожу над зияющей грудной полостью и помогал медсестрам удалять трубки и катетеры. Мы помыли тело. Когда перекладывали его на носилки, я почувствовал, что очень хочу спать, и сразу же пошел искать кровать. Проснувшись, понял, что мог бы спасти ее: «Я обязан знать, как работать на предсердии!»
После того ужасного случая мне часто снилось одно и то же: мои руки двигаются, я беру инструменты, но все делаю безуспешно, и так снова и снова.
Клиника Леди-Мэрси была расположена в центре многомиллионного густонаселенного южно-африканского города. Двадцать лет назад это была зона уличных баталий большого города, и такой, вероятно, она осталась и сегодня. Пятницы были худшими из дней, это были дни зарплаты. С наличными в карманах, со зловещим коктейлем из дешевого вина и кустарного пива в желудках местные жители пировали яростно. По пятницам ночью были только два типа граждан: жертвы и преступники.
Драки продолжались в течение всего уикэнда, и мы часто просто захлебывались от наплыва жутких ранений. Хирургическая часть приемного отделения, прозванная здесь «ямой», напоминала перевязочный пункт в Сталинграде: пациенты на носилках, на стульях и на полу, повсюду брызги крови из поврежденных сосудов, переломанных черепов, ножевых ранений и простреленных животов.
Днем все было по-другому, контраст поразительный. Академические профессора учили нас хирургии. Вечером они уходили, оставляя юных стажеров властвовать над событиями бурных ночей.
Вереница носилок у стен длинных и обшарпанных коридоров заканчивалась в дверях шоковой палаты «ямы». На носилках лежали молодые парни-стоики, для которых страдание не было чем-то необычным. Большинство из них пребывало в полукоматозном состоянии, если не от опьянения, то от потери крови. Поначалу я бегал от носилок к носилкам, чтобы увидеть, кто из жертв, обернутых в запятнанные толстые шерстяные одеяла, предсмертно хрипит от ранения в грудь.
— Марк, — говорили мне мудрые врачи, — ты не можешь спасти их всех, не трать попусту время. Будем брать по очереди.
И порой случалось, что, когда подходила очередь поступить в ярко освещенную реанимационную, пациент оказывался мертвым.
1
Резидент — врач, проходящий пятилетний курс обучения определенной специальности (резидентуру) на базе клиники или отделения больницы.