В Разбойщине я с ними уже не жил, а только наведывался туда по выходным».
Впрочем, и Клюев, живя на Разбойщине, часто наведывался в город. Вместе с Анатолием (если верить воспоминаниям Бориса Кравченко) он посетил монаха-ясновидца в Глебовом овраге на окраине Саратова. Монах, взглянув на Клюева, якобы произнес: «Молись, раб Божий, молись, раб Божий... Не взойдет и трех раз солнце, как будешь в казенном доме».
Однажды на саратовской улице Клюев столкнулся с Венедиктом Мартом (В.Н. Матвеевым). Рядом со ссыльным писателем оказался его одиннадцатилетний сын Иван (впоследствии – известный поэт Иван Елагин; с 1943 года – в эмиграции). Много лет спустя в поэме «Память» Иван Елагин рассказал о той встрече:
Как-то раз в Саратове с отцом
Мы по снежным улицам идем.
Фонари. Снежок. Собачий лай.
Вдруг отец воскликнул: «Николай
Алексеич!» Встречный странноват –
Шапка набок, сапоги, бушлат.
Нарочито говорит на «о».
Но с отцом он цеха одного.
«Вот, знакомьтесь – это мой сынок».
(Снег. Фонарь да тени поперек.)
«Начал сочинять уже чуть-чуть.
Ты черкни на память что-нибудь
Для него. Он вырастет – поймет».
Клюев нацарапает в блокнот
Пять-шесть строк – и глухо проворчит
Обо мне: «Ишь, как черноочит!»
Клюев был в нужде. Отец ему
Чтение устроил на дому
У врача Токарского. Тот год
Переломным был. Еще народ
Не загнали на Архипелаг,
Но уже гремел победный шаг
Сталинских сапог. И у дверей
Проволокой пахло лагерей.
Тот автограф где теперь найду?
Взят отец в тридцать седьмом году.
Все его бумаги перерыв,
Взяли вместе с ним его архив.
Из Саратова Клюев возвращается не в Ленинград, а в Москву, где и живет несколько месяцев. Видимо, в эти месяцы он и знакомится с Надеждой Федоровной Садомовой (урожд. Таци; по другому браку – Христофорова; 1880-1978) и ее мужем, солистом Большого театра А.Н. Садомовым (1884-1942). К этим людям, с которыми у поэта быстро устанавливаются доверительно дружеские отношения, его направила их общая саратовская знакомая, певица Н.С. Смольянинова.
В своих воспоминаниях, написанных уже в 1960-е годы, Надежда Федоровна рассказывала:
«...Однажды в мою дверь постучали. «Войдите». И вот вошел человек в какой-то необычной одежде старинного покроя и такой же шапочке. В руках письмо.
«Простите, – сказал он, – вот Вам письмо от Н.Н. Я был в Саратове, познакомился с ней, и она направила меня к Вам».
Распечатав письмо, я прочла просьбу моей знакомой, живущей в Саратове, – приютить у себя поэта Клюева Николая Алексеевича на время обмена им его ленинградской комнаты на московскую. <...>
Предо мной был чисто русский человек – в поддевке, косоворотке, шароварах и сапожках – старинного покроя. Лицо светлое, шатен, борода небольшая, голубые глаза, глубоко сидящие и как бы таившие свою думу. Волосы полудлинные, руки красивые, с тонкими пальцами; движения сдержанные; во всем облике некоторая медлительность, взгляд весьма наблюдательный. Говорит ровно, иногда с улыбкой, но всегда как бы обдумывая слова, – это заставляло быть внимательным и к своим словам. Говор с ударением на «о» и с какими-то своеобразными оборотами речи. Как выяснилось в дальнейшем, он был из семьи поморцев-старообрядцев Олонецкой области.
Мне пришлось наладить совместную жизнь, по возможности считаясь с запросами каждого. Ник<олай> Алекс<еевич> был нетребовательным гостем; но для него ценнее всего была тишина, чтобы он мог углубляться в свое сокровенное творческое состояние. Оно было, как он говорил, не второй его натурой, а первой, и в нем он находился почти непрерывно, даже во время сна. <...> Он часто передавал их <сны. – К.А. > мне (во время пребывания у меня) как отрывки из каких-то особых нездешних жизней. Чувствуя мое самое сердечное внимание и, по его словам, даже понимание сущности его «внутреннего мира», – он делался как-то родственно-доверчивым. Его обычная замкнутость исчезала, а сердце открывало свои богатые сокровища».
Н.Ф. Садомова пишет, что Клюев прожил у них с полгода. У Садомовых, видимо, он встретил и Новый, 1930-й, год. «Меня очень просят Садомовы провести с ними Рождество – огорчить их неблагодарно», – пишет Клюев Анатолию 2 января 1930 года. И добавляет: «Я у них живу в полном достатке и уходе». Клюев ночевал у Садомовых и позднее – до того, как окончательно переехал в Москву. Из писем Клюева к Анатолию явствует, что Клюев пользовался гостеприимством Садомовых в конце 1931 – начале 1932 года. Надежда Федоровна – в другом месте своих записок – вспоминает, что «последний месяц» клюевского пребывания в их квартире приходился на Пасху 1932 года.