В начале 1933 года намечается новое многообещающее знакомство – с Борисом Пастернаком. Посредником на этот раз оказался... Анатолий Кравченко, который в начале года выполнил портрет Пастернака для однотомника его избранных стихов, выпущенного «Издательством писателей в Ленинграде» (1933). Портрет понравился Пастернаку; с симпатией отнесся он и к молодому художнику. «Он очень одаренный художник, – писал Пастернак Г.Э. Сорокину, руководителю издательства, – и одно удовольствие было наблюдать его работу <...> знакомство это доставило мне большую радость». Очевидно, через Анатолия Клюев переслал Пастернаку записку с приветственными словами (не сохранилась), на которую немедленно поступил ответ. «Дорогой Николай Алексеевич! – пишет Пастернак 12 февраля. – Благодарю Вас за большую радость, доставленную Вашими строками. Ценю ее и дорожу Вашим приветом. Давно мечтал с Вами познакомиться и теперь при ближайшей возможности воспользуюсь надеждой увидеть Вас, которую Вы мне подали». Имя Пастернака постоянно (и весьма уважительно) упоминается Клюевым в его письмах к Анатолию. Однако наметившееся было знакомство, насколько известно, не состоялось.
Причиной тому, возможно, была тягостная душевная драма, которую поэт пережил в мае 1933 года: женитьба Анатолия на певице Зинаиде Воробьевой. В письмах и стихах Клюева, обращенных к Анатолию, возникает тема «предательства»: «Тебя <...> подвергшего себя и меня – смертельной опасности – гибели духовной и, возможно, – физической, я в своих стихах и называю злодеем и убийцей», – пишет он 13 мая 1933 года. Это (отчасти уже цитированное) письмо, насыщенное ревностью, упреками и увещеваниями, – отчаянная попытка Клюева, готового, по его признанию, на «последнюю и страшную жертву», – любить Анатолия даже после его женитьбы, лишь бы сохранить их «духовный союз». «...Наклони свое золотое ушко, дитятко, поближе к сердцу деда, – злобному и горячему, по твоим словам, и выслушай и крепче положи себе на память вещий шепот из-под зарочного могильного камня! Слушай: «Я люблю тебя... Совершилось чудо – твоя измена не сдвинула с места светильника нашей дружбы – ты сам признаешь это... У подавляющего большинства друзей бывает иначе... Я иду на последнюю и страшную жертву для тебя – принимаю тебя и при твоем сожительстве с женщиной... Потому что ты – моя великая Идея в личной жизни и в истории... Ты – моя идея, а гибель идеи – повлечет за собой гибель и творца ее... Вспомни Гоголя у камина, сжигающего свою душу! Пойми это во всем ужасе и полноте!.. Я люблю тебя!.. Аминь».
Среди московских редакций, с которыми Клюев пытался наладить отношения, были «Известия» и «Новый мир». Одно время поэта поддерживал (как и других «крестьянских» писателей, например, П. Васильева) И.М. Тройский, ответственный редактор «Известий», впоследствии редактор «Нового мира». Если верить воспоминаниям Тройского, он снабжал Клюева академическим пайком и одеждой, посылал его в творческие командировки. В мемуарах Тройского между прочим рассказывается:
«В 1932 г. мне сообщают, что Н.А. Клюев стоит на паперти церкви, куда часто ездят иностранцы, и просит милостыню: «Подайте, Христа ради, русскому поэту Николаю Клюеву», – и иностранцы, конечно, кладут ему в руку деньги.
Я вызвал Н.А. Клюева к себе в «Известия». <...> И вот передо мной сидит образованнейший человек нашего времени. Вы говорите с ним о философии, он говорит как специалист. Немецких философов И. Канта и Г. Гегеля он цитирует наизусть, К. Маркса и В.И. Ленина цитирует наизусть.
– Я самый крупный в Советском Союзе знаток фольклора, – говорил он, – я самый крупный знаток древней русской живописи.
И это были не фразы.
С ним было приятно разговаривать, потому что это был энциклопедически образованный человек, прекрасно понимающий и знающий искусство.
Я говорю:
– Николай Алексеевич, почему вы пошли на паперть?
– Есть нечего.
– У вас в вашей келье иконы Рублева есть?
– Есть.
– А оригинальная библия XVII века есть?