Любопытно, что, оценивая «Братские песни», критики решительно разошлись в суждениях. Один из них (В. Ховин) категорически утверждал, что в этой книге «не чувствуется трепета биения «огнекрылой души»* [Слова из стихотворения Клюева «Завещание» (сб. «Сосен перезвон»)] поэта <...> нет того страстного порыва, который придавал особую прелесть прежним стихотворениям Клюева. Потух внутренний огонь, освещающий стих поэта, и помертвели слова и образы его...» Разочаровала книга и В. Львова-Рогачевского, который еще недавно приветствовал появление Клюева на литературной сцене. «Поэт оторвался от родной земли и устремился к «Новой земле», облекшись в пророческую хламиду и провозглашая готовые лозунги. Ему предстояли ученические годы <...>, а он с непростительной небрежностью отнесся к своему дарованию», – писал критик о «Братских песнях». Впрочем, сопоставление подлинных «братских песен» со стихотворениями сборника «Сосен перезвон» вряд ли оправдано, столь различны были те и другие по своим задачам. Автор «песен» выступает прежде всего как искусный стилизатор, пытается воссоздать произведения, не уступающие «оригиналам» и даже превосходящие их с литературной точки зрения. «Дайте некоторые его песни эксперту русского сектантства, – писал о Клюеве в 1913 году известный критик и беллетрист А.А. Измайлов, – и он положительно признает их порождением сектантской лирики и будет по-своему прав».
И все же сторонников у «Братских песен» оказалось значительно больше. В газете «Речь» Клюеву посвятил большую статью Д.В. Философов, заявивший, что Клюев «народен» и его «Братские песни» «отвечают упованиям многих и многих измученных народных душ». В то же время критик находил в «песнях» Клюева «дух какого-то самоистязания», «дух самосожжения», который, по его мнению, невозможно сочетать «с борьбой за лучшую жизнь здесь, на земле». В духе своих воззрений тех лет Философов протестовал против необоснованного, с его точки зрения, прославления «народа» как наиболее здоровой части общества – в противовес «интеллигенции». «Очень хорошо, что есть Клюевы, – писал он, – но они одни, сами по себе, без интеллигенции, России не спасут». Резко отозвавшийся о Свенцицком (как, впрочем, и другие критики, например, Философов и Измайлов), Гумилев писал о Клюеве – в связи с его второй книгой – как о «провозвестнике новой силы, народной культуры» и подчеркивал, что религиозный пафос Клюева – «это не сектантство, отнюдь, это естественное устремление высокой души к небесному Жениху». Еше решительнее поддержал Клюева Брюсов в «Русской мысли», назвавший две его первые книги «оригинальными и необычными». «Среди подлинных дебютантов, – • подчеркивал Брюсов, – первое место принадлежит г. Н. Клюеву». Далее Брюсов писал, имея в виду прежде всего сборник «Братские песни»:
«Проходя мимо стихотворений просто слабых, каких в книге немало, мы должны сказать, что лучшие являют редкий у нас образец подлинной религиозной поэзии. <...> Мы затрудняемся пророчить о судьбе г. Клюева как поэта. Но во всяком случае он дал нам две хорошие книги – светские, молодые, яркие».
Глава 5
ОТ «ЛЕСНЫХ БЫЛЕЙ» К «МИРСКИМ ДУМАМ»
Осенью 1911 года в Петербурге Клюев – очевидно, через Городецкого – завязывает отношения с редакцией журнала «Аполлон», где печатались и символисты, и будущие акмеисты. «Воздержаться ли мне писать о Вас в «Аполлон», о чем есть оттуда просьба ко мне?» – спрашивает он Блока в конце ноября 1911 года. К этому времени Клюев был уже лично знаком с Гумилевым и, видимо, с Ахматовой. Сохранился экземпляр книги «Сосен перезвон», посланный Гумилеву из Олонии в конце ноября; дарственная надпись говорит о дружеском взаиморасположении поэтов и знакомстве Клюева со стихами Гумилева: «...Мы выйдем для общей молитвы на хрустящий песок золотых островов. Дорогому Н. Гумилеву с пожеланием мира и радости от автора. Андома. Ноябрь 1911 г.» (цитируются две строчки Гумилева из цикла «Беатриче», сб. «Жемчуга»).
Должно быть, к этому же периоду относится недатированное письмо Клюева к Ахматовой, где упоминается об их недавней встрече в редакции «Аполлона». К письму было приложено несколько стихотворений с надписью «Посв<ящается> Гумилевой». Из письма видно, что Ахматова очаровала Клюева, полностью покорила его. «Извините за беспокойство, но меня потянуло показать Вам эти стихотворения, так как они родились только под впечатлением встречи с Вами, – пишет ей Клюев. – Чувства, прихлынувшие помимо воли моей, для меня новость, открытие. <...> Спрашиваю Вас – близок ли Вам дух этих стихов. Это для меня очень важно». (Подобного излияния чувств не встречается ни в одном из других известных нам писем Клюева к женщинам.)