Ручей был обычного цвета, скамейка под клёнами — деревянной, без всяких наростов. Я посидела на ней и позвякала одуванчиком.
Тьма не появилась. И уж конечно, не было никакой скалы.
К ужину я вернулась обратно.
Каждый вечер Мурлыка и я провожали закат. Вот только, сегодня на крышу идти не хотелось. В сказки про звёздных принцесс я больше не верила.
Торчать с девчонками в комнате я тоже не собиралась. Свобода, и только свобода!
На подходе к котельной меня охватили странные чувства. Ныла никак не заживающая рука и вспоминался Илья. Дрожали поджилки, и я бы наплюнула на закат, если бы не убеждение в том, что с трусостью нужно бороться. Не победишь страх в зародыше — он вернётся, окрепнув.
Я огибала бак, ступая мягко и прижимаясь к стенке.
Как глупо! Надо же было настолько себя накрутить!
До ушей долетел душераздирающий визг и скулёж.
Я замерла.
Нет! Нет! Нет! Ну зачем я сюда пошла?!
Больше всего мне хотелось оказаться сейчас в своей ненавистной комнатке вместе с девчонками. С кем угодно, хоть с Ленкой! Даже, пускай, с Мясоедовым! Пусть он кладёт свою потную руку мне на бедро.
Казалось бы, можно уйти. Нажраться грибов и забыть обо всём. Выйти замуж, родить шесть детей и летать отдыхать на тропические острова.
Но я понимала — так не получится. У меня уже был опыт АТО. Если услышал подобные звуки, они тебя будут преследовать вечно. На острова от них не сбежать. Дурацкий человеческий мозг ненавидит загадки больше кошмаров.
Вжавшись в стенку бака, я выглянула. Илья был раздет и стоял спиной — сверкали незагорелые ягодицы. Воспользовавшись моментом, я пригнулась и перебежала в проверенное укрытие — за покорёженную груду металла. Слегка отдышавшись и взяв себя в руки, я выглянула.
Фиест был подвешен за ноги к последней ступеньке лестницы, ведущей на крышу бака. Илья, деловито орудуя ножиком, снимал с него шкуру. Пёс дёргался и истошно визжал. Лапы и пасть были замотаны скотчем, по носу стекал багровый ручей.
Настоящего страха не было, возможно от шока. В голове крутилась только одна бестолковая мысль — как ему удалось подвесить такого огромного пса, ещё и живьём? Он весит, небось, килограммов сорок!
С Ильёй теперь всё было ясно. По правде, я догадалась ещё в прошлый раз, но боялась в этом признаться.
Илья отложил нож и вцепился в шкуру, сдирая её, словно рваный чулок. Голова Фиеста дёргалась, разбрызгивая всюду кровь — натекла уже целая лужа.
Илья бросил шкуру в сторону, взял нож и перерезал верёвку. Собака упала на землю и начала извиваться, тщетно пытаясь сбежать. Илья опустился рядом на четвереньки, накрыл собаку собой и попытался ввести член в её анус. Мне было не видно, удалось это ему или нет, но мальчишка вполне характерно стал дрыгать тазом, жадно вылизывая языком обнажённые мышцы.
Нереально! Всё нереально! Мурлыка мне просто подсыпал грибов!
Поверить в такое не удалось, я не встречала друга с утра.
Хорошо. Я не наелась грибов. Но всё равно, всё вокруг нереально. Я настоящая — команды процессора, нолики и единицы. И нет никакого Ильи!
Как бы ни так! В такое можно поверить, лишь после чая Мурлыки.
Меня вывернуло на траву. Настолько бесшумно и аккуратно я ещё никогда не блевала. Йогом, умеющим контролировать тело, способен стать каждый, если рядом маньяк.
Илья не заметил. Скорее всего, он не заметил бы даже упавшее на землю небо.
Собака скулила и дёргалась вместе с Ильёй. Воняло блевотиной.
Теперь я была готова уйти. Тайн не осталось, а кровавых картин с меня было довольно. Новый скелетик в весёлом детском шкафу. Я напряглась и собралась внутри, готовясь рвануть за бак.
Илья замер и огляделся. Взял в руку нож и воткнул в собаку. Сунул член в рану и снова задёргался.
Я побежала — не отвлекаясь на вдохи, так быстро, что ветер шумел в ушах. Дышать я начала, только когда забежала за бак. Обогнув корпус, упёрлась руками в стенку, жадно глотая воздух.
Видел Илья, как я убегала?
Вряд ли. Он был слишком занят.
Перед глазами снова возникло дрыгающееся голое тело, измазанное в крови. Земля поплыла, и меня снова вырвало.
Я вытерла рот и пошла искать Злату. Казалось, спасти меня сможет только она.
Поиск закончился быстрее, чем я ожидала.
На дорожке возле центрального входа собралась толпа. Злата лежала на животе, рука была вывернута под странным углом, золотые кудри плавали в густой красной луже.
Мир закружился.
Не помня себя, я распихала локтями людей и бросилась к Злате. Меня попытались схватить, но я освободилась, упала на колени и прижалась щекой к спине.
— Я люблю, я люблю, я люблю!
Сзади послышался голос Семёныча:
— Уберите её!
Меня подхватили под мышки и поволокли. Усадили на одну из скамеек, бросив:
— Не лезь!
Я сидела, косясь на Семёныча. Слёзы сами собой вытекали из глаз и капали с подбородка. В голове была пустота.
В толпе появился Мурлыка. Увидел меня, подошёл и сел рядом.
Он молчал, и за это я была ему благодарна. Но лучше бы, он ушёл.
Толпа не расходилась.
Я вдруг поняла, что за исключением меня, Злату никто не любил. Пользовались, как это делал Семёныч, или боялись. Для ребят эта смерть была развлечением, пусть и кошмарным.
Я процедила сквозь зубы:
— Как же я вас ненавижу!
Мурлыка всё понял:
— Почему вокруг трупов собираются толпы? Люди думают: «Снова меня пронесло!» Смерть привлекает, смерть — повод для радости. Самый конченый неудачник, в сравнении с трупом — счастливчик.
— Мне не нужна твоя философия! Мне нужна Злата! — в отчаянии, я принялась лупить кулачками Мурлыку.
Он обнял меня и прижал руки. Я уткнулась в его хилую грудь, в надежде хоть на секунду исчезнуть.
Не вышло. На скамейку пришёл Семёныч. Набирая номер за номером, он говорил одно и то же, как примитивный робот: «Злата… Выбросилась из окна… Самоубийство… Да, подставила всех… Наркотики, что же ещё?»
Приехал сам Мясоедов. Похлопал Семёныча по плечу: «Не переживай! Отмажем!»
Вытерев сопли, я встала.
— Мне надо вам что-то сказать!
Семёныч вздрогнул, а Мясоедов спросил:
— По этому делу?
— Нет.
— Значит, позже.
— Это срочно. Могут погибнуть люди.
— Хорошо. Через десять минут.
Мясоедов отдал пару распоряжений. Толпу разогнали, врачи констатировали смерть, и труп окружили эксперты. В сумерках вспыхивала фотовспышка.
Я озиралась, ища глазами Илью. Но, его не было.
— Я тебя слушаю, Котина.
— Нужно сходить за корпус. И нужен фонарь.
Мы пошли втроём — Мясоедов, Семёныч и я.
По дороге я всё рассказала — и про собаку, и про дерьмо.
Это было непросто. Уши горели, взрослые переспрашивали, а я запиналась.
Мясоедов мне не поверил:
— Бред! Признайся, нажралась чего-то с Мурлыкой?
Семёныч не согласился:
— С Ильёй что-то не так. Давно.
Мясоедов начал с осмотра блевоты. Потом посветил фонариком вдаль.
За баками не было ни души.
Мы вышли на бетонную площадку.
— Ну, Котина? Где же маньяки, трупы и кровь?
Луч выхватывал из полумрака лишь серый бетон.
Куда делась кровь? Может, бетон был застелен плёнкой? Я вполне могла её не заметить.
Я вдруг поняла одну очень странную вещь. Если пацан жрёт говно, это вовсе не значит, что он идиот. Может быть, в этот самый момент он за мной наблюдает и точит столовский нож.
Кажется, идиотка тут я. Теперь моя очередь наслаждаться дерьмом, в которое я сама и залезла.
Семёныч пробормотал:
— Однако, собаки действительно нет. Она бы уже прибежала, это её территория.