На меня не давили и не перевирали слова. Не задавали странных вопросов, наподобие: «Ты ненавидела Сашу?» Нет, всё было чин чинарём. В конце мне даже сказали: «Спасибо!» Только от этого легче не стало.
Я поднялась на крышу, надеясь, что там ждёт Мурлыка. Но крыша была пуста.
Я уселась на парапет и запела. Руки тряслись.
Боялась я не Илью, он уже был под стражей. Я боялась «Петюню».
С другой стороны, он был последней надеждой. Кроме полиции, меня некому защитить.
Через час я увидела, как отъезжают машины. Когда от колонны осталась лишь череда огоньков, появился Мурлыка.
— Илью отпустили. За недостатком улик.
Я обмерла.
— Ты что, шутишь?
Он присел рядом.
— Против него — ничего. Абсолютно. И есть свидетели, которые подтверждают, что во время убийства он был с ними в лагере.
— Он их запугал!
— А ведь полиция перевернула здание вверх дном. Видела, что устроили в комнатах?
— Я не заходила.
— Увидишь… Но по Илье — ничего. Зато откопали улики против меня.
Я обмерла.
— Тебя?
— Что-то ты не в себе, — Мурлыка нахмурился. — Совсем задолбали менты?
— Что у них против тебя?
— Кроссовки, палёный «Нью Бэланс». На них обнаружилась кровь.
— Никогда на тебе их не видела…
— А они были, — он невесело улыбнулся. — Валялись в шкафу.
Я продолжила:
— Но видела их на Илье, сегодня в лесу.
Мурлыка потух.
— Он опять побеждает. Он просто умнее меня.
— Не ной! Ты же был в лагере!
— Да. Есть куча свидетелей. Иначе, я был бы не здесь.
— И что получается? Куда все свалили?
— Наверное, к жёнам, — рассмеялся Мурлыка.
— Ты что, издеваешься? Почему отпустили подозреваемых? Илья на свободе!
— Если всех засадить, что это даст ментам? В этот раз им нужен настоящий убийца, а не козёл отпущения. Решили оставить в банке и мошек, и паука.
— Какая чудесная новость!
— Мика, Илья — последняя из наших проблем. Я с тебя глаз не спущу!
Ой, бля! Отыскался защитник!
Кончено, я сделала вид, что Мурлыка — герой. Такая уж женская доля, восхищаться мужчинами и без конца притворяться.
— А какая проблема первая?
— Мясоедов.
— Если б я знала, что всё так получится, я бы расцеловалась с Ильёй и никому ничего не сказала.
— Не говори ерунду! Лучше скажи, как всё было. Там, у ручья.
Об этом, после общения с ментами, я могла бы уже написать роман. Я тараторила, монотонно и без эмоций, а Мурлыка внимательно слушал. Я впервые видела его не обдолбаным и сосредоточенным.
Когда я закончила, он спросил:
— Илья был в перчатках?
Тот же вопрос мне уже задавали менты.
— Я не запомнила.
— Как это возможно? Ты была близко! Он же тебя хватал!
— Я была не в себе… Тебя когда-нибудь трогал маньяк?
— Сотни раз. Конечно, не здесь.
Как же он бесит!
— Слушай, ведь ты не обдолбаный! Так не неси чепуху про другие миры!
— Сама же спросила…
Он замолчал. Глядя на Днепр, я тихонько шептала народные песни.
Даже Илья оказался певцом...
— Мур, что это за странная песня про розового слона?
— Была в прошлом веке такая. Видно, Илье её пела мать.
Петь расхотелось. В голове журчала вода и звучал мальчишечий голос: «Скоро подарит солнце рассвет, выкрасит кожу в розовый цвет!»
Но убивал Илья на закате. При чём тут рассвет?
— Мур, я залезла к Семёнычу. Хотела узнать что-нибудь про Илью.
— Нашла его папку?
— Да. И твою.
— Не бери на понт! Моей папки там нет. Как и твоей.
— Потому, что мы из других миров?
— Потому, что нас приготовили на продажу. Впрочем, сейчас наши папки наверняка изъяли менты.
— На продажу? Кому?
— Мика, что в папке Ильи?
— Алкоголь и насилие. Отец напивался, выхватывал Илью из кроватки. Мать запиралась, а он рубил дверь топором. В деле есть фотографии… В комнате стояло ведро, чтобы ходить в туалет. А ночью Илья мочился в постель. Может быть, даже сейчас…
— Я бы знал. У нас такое не скрыть.
— Животные… Он собирал улиток по огородам в огромную кучу. Давил, наблюдая, как они извиваются. Бабушки были в восторге. Когда Илья перешёл на насекомых, людям это уже не понравилось. Он резал стрекоз прутиком на лету и складывал части в банку. Лил в муравейник бензин и поджигал. Он вообще, всё любил поджигать…
— В деле всё так подробно?
— Да. Протоколы бесед, заключения психиатров. Сама удивилась. Вот почему Семёныч сразу поверил.
— И что было дальше? Как Илья попал в интернат?
— Отец отравился бензином. Полный желудок. Следствие посчитало самоубийством. Только я в этом совсем не уверена.
— Ну, а мать?
— У неё Илью отобрали. Она постоянно пила и нигде не работала. К тому же, соседи сказали: «У неё непонятные отношения с ребёнком».
— Да уж… — Мур почесал затылок. — А я думал, Фрейд — долбоёб!
— Кто?
— Жил когда-то такой мозгоправ. Забавный, как они все. Сам ебанько, но пытался кого-то лечить. Считал, что во всём виноваты детские психотравмы, Эдипов комплекс и прочая хуета.
— Что?
— Желание трахнуть мать и убить отца… Я думал, что это полнейшая чушь.
Меня передёрнуло.
— А у девчонок?
— У девчонок — комплекс Электры, борьба с матерью за отца. Его придумал другой мозгоправ.
— Это же бред!
Я вспомнила маму и папу.
Бороться? Я их любила двоих — и вовсе не так, как Злату. Впрочем, тогда я была ещё маленькой.
— Может и бред. — Мурлыка скривился. — Да видать, не для всех. Только для тех, кого не ебали родители.
Я выдавила то, что вертелось внутри головы, но было слишком ужасно, чтобы я решилась открыто об этом подумать:
— Он спал со своей мамой? Она заставляла? Насиловала ребёнка?
— Откуда мне, нахрен, знать? Я что тебе, Фрейд?
Мурлыка ругался и горячился. Значит, ему тоже было не по себе.
Сейчас, чтобы отвлечься, начнёт философствовать. Мурлыке лишь бы куда-то сбежать!
Так и случилось. Он заявил:
— Фрейд считал, что в основе любой любви лежит сексуальность — даже любви к работе и детям, айфону и Родине.
— К Родине? Хочешь оттрахать степь?
Он усмехнулся.
— Зачем? Мы и так одно целое. А Родину трахнуть не выйдет, скорее она нагнёт тебя самого.
На степь мне было плевать, а Родину у меня отобрали.
— Что, если Сашка не первая?
— Первая. Он бы не перешёл с людей на собак. Улитки, стрекозы — всё это в прошлом. Теперь навсегда.
Кружилась голова и тошнило.
Похоже, Мурлыка заметил моё состояние и попробовал рассмешить:
— Знаешь, ещё Фрейд считал, что девчонки завидуют нам — потому, что у них нету члена… Ты как, завидуешь?
Забыв обо всём, я рассмеялась.
— Не очень! Он же мешает ходить!
— Только, если большой.
— К тому же, он ваш поводок. Разве ты знаешь, куда он тебя заведёт? А вдруг его схватит девчонка? Будешь всю жизнь её верной собачкой!
— Завидуешь! Просто не осознаешь!
Мы хохотали как полоумные. Нам было до чёртиков страшно.
Насмеявшись, я всё же решилась спросить:
— Я в безопасности, правда? Илья ведь меня не убил. Значит, я — наблюдатель.
— Не обязательно. А если и так — думаешь, вы проживёте на пару до старости?
Я вспомнила слова Мясоедова.