Рыжуха была «западенкой». Родители всякий раз повторяли: «Это враги, хуже нет!» Странно, что враг оказался значительно лучше друзей.
Злату боялись.
Во-первых, она была умной, расчётливой, а когда надо — предельно жестокой.
Во-вторых, она убила отца — он пил и гонялся за ней с топором. И ей сошло это с рук. Болтали, что следака она соблазнила.
В-третьих, она пырнула Танюху. Не сильно, но всё равно. И вновь прокатило — за неё все были горой: питалки, Семёныч и даже директор.
В общем, со Златой всё было понятно. Рыжие волосы, пухлые губы и голубые глаза. При этом, смуглая кожа и озорные веснушки — с ранней весны и до осени Злата лежала на солнце.
Кто устоит?
Но что такая девчонка нашла во мне — блеклой, худой и безгрудой? Длинноногой, но это совсем не спасало, скорее отталкивало. «Гости» кривились при виде меня:
— Будто какой-то паук, выросший в темноте! И смотрит, как будто животное…
— Привыкай! Они все тут так смотрят. Неисправимые задержки в развитии. Людьми им не стать.
— Может и так, только эта — особенная. Для конченых извращенцев!
Я была стопроцентный «брак». И вдруг…
Но Семёныч…
Хороших людей — единицы, подставлять его не хотелось. Он столько сделал для нас! Устраивал девчонкам свидания, не отбирая почти ничего. Иногда разрешал алкоголь, а потом говорил по душам и гладил по голове. И меня всегда защищал.
К тому же, он очень смелый! Однажды, «гости» нанюхались кокса и собрались к малолеткам. Семёныч встал на пути:
— Это дети! Через мой труп!
Пьяная полицейская шишка сказала:
— Да все они шлюхи! Дрочат дни напролёт. Изначально испорчены, знаешь и сам. Не всё ли равно, в каком возрасте начинать?
Но Семёныч их не пустил.
Его не убили. Даже не посадили. Наверное, им пока хватало и нас.
Мужики — одноклеточные, мы для них вещи. Как выглядишь, кто ты такая — им всё равно. Кончил в новое тело — и рад, в голову больше не бьёт.
Но даже они на меня не велись. Это радовало. Однако, уверенности не добавляло.
И вдруг, Злата! Самая красивая девушка в мире!
— Мика, привет! Затеяла стирку?
Голос мужской. Я вздрогнула, не узнав — в голове всё гудело. Обернулась и успокоилась — рядом стоял Мурлыка.
Вообще-то, в нашем крыле обитали только девчонки. Семёныч строго за этим следил, гоняя мальчишек и делая исключение лишь для мужчин. И то, далеко не для всех — только для обладателей власти, а иногда — богатеев. Однако, мальчишкой Мурлыку никто не считал — ни Семёныч, ни даже девчонки.
Иногда его заставляли лизать, но относились при этом не как к мужику, а скорей — как к коту, приученному сгущёнкой. Он никогда не отказывался, но и не рвался. Да и девчонки делали это от скуки, и чтобы слегка отомстить обладателям членов.
Какое уж тут удовольствие! Ведь, чтобы добраться до пика, нужно ценить мужика, с которым ты спишь. Во всяком случае, мне так казалось…
Откуда мне знать про какие-то пики? Если солдат суёт в задницу член, разве тебе до оргазмов! Думаешь только о том, как остаться в живых. Потом, рыдаешь от боли, пытаясь посрать.
— Я принёс порошок! — Мурлыка нахмурился. — Эй! Ты чего вся трясёшься? И кровь…
— Благодарю! — я подставила руку, и Мурлыка насыпал в ладонь. — Не парься, я в норме.
Мурлыка поставил на раковину красный флакон с надписью «Gucci Rush».
— Подарок от Златы, — он изобразил её грудной голос: — Щоб пахла, як дівчина.
— А по-простому, чтоб не воняла говном.
— Может, хочешь курнуть? Девки все уже пьяные, а Семёныч закрылся со Златой.
— Ты же знаешь…
— Знаю. Ты — дура! — мальчишка зашёлся безумным смехом. — Тогда так посидишь, повтыкаешь!
Конечно же, я согласилась. У меня не особенно много друзей.
Только Мурлыка.
Когда мы вышли на крышу, звёзд ещё не было. День догорал, солнце падало за горизонт.
Мы уселись на парапет, свесив ноги. Я зажмурилась от удовольствия — когда раскалённый за день бетон греет жопу, это одно из самых восхитительных чувств. А если болтать ногами, то можно представить, что ты — шагающий по степи великан.
Внизу был бетонный забор, защищающий лагерь от золотого океана степей. С проходившей поблизости железной дороги ветер нёс резкие запахи и грохот порожнего товарняка. Левее был лес и развалины старого корпуса, за которыми возвышалась ажурная радиовышка. А совсем далеко блестел Днепр.
Мурлыка стал забивать косячок.
— Как думаешь, если лебедя трахнуть, а он не самкой окажется — это сочтут извращением?
— Лебеди или люди? — задала я встречный вопрос. Мальчишку «ответ» устроил.
К Мурлыке нужно привыкнуть. Только начнёшь говорить с ним серьёзно, как он что-то ляпнет такое, что сразу теряешь нить разговора. Он говорит: «это всё потому, что грибы создают необычные связи нейронов». Но думаю, он делает это специально — чтобы выбить меня из проторённой колеи.
— Мур, почему питалки и даже Семёныч не боятся пускать нас на реку и в лес? Всякое может случится!
— А к спонсорам почему не боятся? А в город? — он усмехнулся. — Разве не видишь, всё уже вышло из-под контроля. Если коробку открыл, и бабочки разлетелись, то фиг их назад запихнёшь.
— Какие мы бабочки… Нам не взлететь…
— Мика? Ты для чего на крышу приходишь?
Странный вопрос! Здесь так хорошо! А почему, я не задумывалась.
— Наверное, чтобы быть ближе к небу. И тут нет людей. А ты?
— Как будто не ясно! — Мурлыка кивнул на косяк.
Такое объяснение расстроило. Лучше бы он сказал: «Чтобы делить с тобой красоту на двоих». Но для мальчишек, всё это сложно. Даже для необычных бесполых мальчишек, как он.
А мне так хотелось быть нужной!
Мурлыка курил, щурясь от дыма, набирая полную грудь и время от времени кашляя.
— Ещё, чтобы быть с тобой. Делить все миры на двоих.
Сердце затрепыхалось. Я сделала вид, что мне безразлично.
— Миры? Тебя уже вставило?
Он рассмеялся: «Не отпускало!» А после сказал, очень-очень серьёзно:
— Мне кажется, всё уже было. И крыша, и ветер, и степь.
— С нами?
— С нами, только с другими.
Мурлыка опять говорил ерунду. Неудивительно — он был очень странный мальчишка.
Никто в интернате не знал, откуда взялся Мурлыка. Казалось, сначала был он, а интернат появился потом.
Никто не знал, сколько Мурлыке лет. Рассказывали, что девятнадцать. Что он уже мог бы уехать, но здесь его что-то держит. Глядя на детскую щупленькую фигурку, верилось в это с трудом.
Никто не знал его имени. Конечно, в каких-то журналах была и фамилия, и дата рождения. Но только, в каких?
— Это называется «дежавю». Ошибка мозга. У планокуров бывает.
— Дура! Причём тут план!
Я не обиделась. Просто сказала: «Сам идиот!», и треснула так, что он чуть не упал.
Случалось, Мурлыка был груб — но совсем не со зла. Просто, на первое место он ставил естественность. В ответ я делала так же, спонтанные грубые выходки Мурлыка ценил. Он утверждал: «Время — иллюзия. Есть только миг. Смысл в том, чтобы этот миг ухватить! И тут нужна концентрация».
Концентрировался Мурлыка по-своему, при поддержке грибов и таблеток, дыма и трав. Он был самозабвенным исследователем нашего и близлежащих миров. Однако, всемирная слава ему не светила — с головой было плохо, и становилось всё хуже.
— Знаешь, я чуть не свалился! — он посмотрел на меня уважительно.
— Подумаешь… — кивнула я равнодушно. — Пять этажей.
— Четыре, — заброшенный полуподвал Мурлыка этажом не считал. — Всё верно, бывают места и повыше. Вон, ретранслятор, хотя бы. Когда-нибудь нужно залезть!
О вышке Мурлыка мечтал постоянно, трезвоня о том, что самое главное в жизни — преодоление себя, и о том, как важно выйти за рамки системы, увидеть и лагерь, и ситуацию в целом, со стороны…