Наверное, всё дело в папе — у него были такие же музыкальные пальцы и точно такие глаза. Мне глаза от отца не достались — они у меня фиолетово-красные, и очень пугают людей.
Потом, не прекращая разглядывать Зюзю, я замечталась о Злате. Девочку-солнце я ни капельки не понимала и не знала о ней почти ничего.
Это мне нравилось. Люди вечно болтают о близости и понимании. Но, как по мне, это только мешает. Если читаешь кого-то, будто открытую книгу, разве захочется с ним переспать? Это ведь тоже, что онанизм!
Надо бы привести себя ТАМ в порядок. Хоть я и светлая... Злата наверняка захочет быть главной. Значит, я буду «её маленькой девочкой», а у них ничего ТАМ быть не должно.
Только, как это сделать? Кругом сотни глаз. А девочки не упустят случая подколоть: «Что, собралась на свиданку или Мурлыка не смог?» В лагере развлечений не много.
Зюзя заметил внимание и показал средний палец. Что-то сказал пацанам, сунул палец за щёку и рассмеялся. Ребята стали подмигивать, а я покраснела. Не выдержав, показала им два средних пальца.
Душа ушла в пятки от страха. Я понимала — они не простят, слишком много в столовой глаз.
Над столами повисла тягучая тишина. Зюзя медленно встал — тишину разорвал противный протяжный звук, ножки тяжёлого табурета царапали грязный бетонный пол. Поманил меня пальцем. Крикнул:
— Если я подойду, пожалеешь!
Я осталась сидеть.
— Ну, хорошо! Ты сделала выбор! — он зашагал по проходу.
Все уставились на меня, ожидая развязки. Будет о чём поболтать вечерком!
А я искала глазами взрослых — понимая, что мне они не помогут. Если не получу сейчас, поймают потом.
Страх проходил.
Надо смириться. Не станет же он меня убивать, в интернате такого ещё не бывало. Даст подзатыльник, ткнёт носом в тарелку. Подумаешь!
Зюзя был уже рядом. Вика и Света заискивающе захихикали.
Дуры! Будто их кто-то тронет! Иногда мне казалось, что на дно жизни попадают не зря.
Ни слова не говоря, Зюзя схватил табурет за железную ножку. Размахнулся…
Время застыло. В мельчайших подробностях я видела сколы на лаке дощечек, царапинки на болтах. Видела угол занесённого над моей головой табурета. Убийств раньше в лагере не было, но всё происходит когда-нибудь в первый раз.
Табурет приближался, а я не могла шевельнуться.
Вдруг Зюзя слегка покачнулся, и табурет изменил направление движения. Прошёл у виска, врезался в стол и свалился в проход. Полетели осколки посуды, забренчали упавшие ложки. Я инстинктивно зажмурилась.
— Мику не трожь!
Я открыла глаза.
Зюзя стоял на коленях, уткнувшись в Светины бёдра. Над ним возвышался Мурлыка.
Он меня спас! Спас жизнь!
Всем и всегда на меня было плевать. И вдруг, теперь…
Меня охватило новое странное чувство. Грудь и живот заполнило тёплое облако.
Зюзя поднялся, пихнув Свету в грудь и сказав: «Отвали!» Повернулся к Мурлыке.
— Не твоё дело! Не лезь!
На лице у Мурлыки не было страха.
— Мика мой друг. Я за неё умру. И убью… — он процедил последнее слово сквозь зубы.
Зюзя взглянул на меня, как бы решая, стою ли я его беспокойства. Я с удивлением увидела страх в его чёрных глазах.
Но почему? Он трус от природы или знает, что Мурлыка не врёт?
Остальные мальчишки не спешили лезть в сомнительную заварушку, понимая, что рейтинг опустится независимо от исхода.
— Решил умереть? Это можно! — Зюзя достал выкидуху.
— Стiй! — по проходу бежала Злата. — Nie ruszaj się!
В дверях появился Семёныч. Уперев руки в боки, Зюзя украдкой убрал нож в карман.
— З глузду з'їхав? — Злата отвесила оплеуху.
Зюзя стоял, как нашкодивший школьник. Приближался Семёныч — стук каблуков в тишине.
Антон гулко загоготал, показывая своё отношение. Все подхватили, узнав, как реагировать на скандал.
— Якщо ти ще раз доторкнешся до Мiкi— вб'ю! — Злата схватила Зюзю за шею, пониже затылка, и придала ускорение: — Вали!
— Что тут происходит? Котя? Опять?
— Так… Посуд розбився, — Злата взяла Семёныча под локоток: — Підемо!
Новый взрыв хохота прокатился по залу. Шоу всем очень понравилось.
— Быстро заткнулись, и жрать!
Ребята притихли.
— Ну а ты, больше не бедокурь!
Пара ушла, а у меня по рукам и ногам потекли волшебные тёплые волны.
Злата! Она за меня вписалась!
Жизнь на глазах превращалась в сказку. Я была никому не нужна, и вдруг…
Злата! Но почему?
Стало казаться, что всё вокруг — сон. Сейчас зазвенит под подушкой мобильник, вернётся тоска и унылые будни.
Я очень больно себя ущипнула.
Нет, это не сон.
Теперь девчонки не тронут. А Зюзя…
Странно. Десять минут назад я была от него без ума, но теперь ощущала презрение. Он оказался обычным мальчишкой — таким же, как все.
Выйдет из интерната и станет военным. Поедет в АТО или будет со склада чего-нибудь тырить. Скорее второе… Может, пойдёт в полицию, выбивать показания. Обустроит свой быт, чтобы было не хуже, чем у других: машина и дача, жена и дочурка. А втихаря будет ездить в какой-нибудь интернат, чтобы избить и оттрахать похожую на Злату девчонку.
Мужики только с виду все разные.
Я понимала, что Зюзя меня не простит. Но при поддержке Семёныча, Златы, Мурлыки, волноваться не стоит. Весь завтрак Мурлыка меня утешал, не понимая, что я очень счастлива. В конце концов, я не выдержала:
— Слушай, заткнись! О себе бы подумал.
— Что ты имеешь в виду?
— Будут проблемы с мальчишками.
— Не-а… Антону плевать, Зюзя — трус, а остальные… — он неопределённо махнул рукой.
— Уверен?
Я с удивлением поняла: Мурлыку мальчишки боятся, а он их не ставит и в грош.
— Слушай, а почему ты тогда… Ты мог бы… — я мямлила, выбирая, как поточнее сказать, чтобы его не обидеть.
Мурлыка всё понял и перебил:
— В стаде приматов и за королём волочится хвост.
Я пожала плечами.
— Разве не лучше быть наверху, чем внизу?
— Я не внизу, я нигде. За место нужно бороться. Зачем это мне?
— Нельзя быть нигде!
Теперь пожал плечами Мурлыка.
— Да вроде, выходит…
Что тут сказать, он очень странный!
— На речку пойдёшь?
— Не могу. За мной сегодня приедут.
— Прямо с утра?
— У мужиков с утра гормональный пик, хочется больше всего. А для старичья, так вообще — единственный вариант.
— Ну, не единственный. Есть же виагра.
— Это не то. Гормоны нужны. Смысл, трахаться без наслаждения?
— Гормоны можно колоть.
— Слушай, чего докопалась? Решаю не я.
— Значит, до вечера?
Он что-то буркнул. Я поняла, что Мурлыке ужасно не хочется ехать, и выдавила: «Прости».
Я не была перед ним виновата, решали не мы. Вот только, я буду купаться в солнечных брызгах, а он…
Днепр был далеко, почти в трёх километрах. Государство заботилось, чтобы сироты не утонули. Нужно было добраться туда до жары.
Я зашла в комнату за вещами.
— На речку пойдёте?
Девочки прыснули.
— Как же мы будем с тобой загорать?
Я покраснела. Всё-таки, я не в мечтах!
Неважно. Эти, по крайней мере, не бьют.
Раздеваться тут не хотелось. Увидев бледную кожу, начнут издеваться. Сунув в рваный пакет купальник, подстилку, зонтик и тент, я ушла. Захлопнула дверь, и за ней начались пересуды и смех.
Я спустилась со своего этажа и прошла через холл, мимо огромного расписания мероприятий. Если верить ему, у нас была полноценная жизнь — спорт, поездки и творчество.
В определённом смысле, всё так и было.
Солнечный свет обжигал, хотя ещё не было девяти.
Я зашла за угол и обмазалась кремом. Напялила белую кепку, натянула чулки со зверушками, открыла зонт — такой же дурацкий. Я выглядела, как ребёнок, идущий ловить покемонов.